– Одевайся! – коротко потребовал он, не оборачиваясь, чтобы не дать ей заметить на его лице следы тайного удовлетворения, что вызвало в нем чувство гадливости.
– Не смей мне приказывать, подонок! – Эмма подскочила с пола, как змея из шляпы факира. – И убирайся немедленно, или я вызываю милицию!
– Да? – казалось, он удивился. – Зачем же милицию? Ты друзей своих крутых позови. Они с ситуацией справятся быстро. Сделают все так, что дня через три меня будут выносить под звуки оркестра из нашего подъезда вперед ногами. А? Девочка? Что скажешь? А то могут сделать так, что и выносить ничего не придется.
– Что ты хочешь этим сказать?! – скороговоркой пробормотала она, судорожно наматывая на себя плед, который стащила с дивана. – Какие, к черту, друзья?!
– Те самые, что помогли родителей твоих отправить к праотцам.
Он сказал это как-то уж слишком вкрадчиво, при этом цепким взглядом терзая ее лицо. Но ожидаемых бурных всплесков возмущения не последовало. Более того, она на какие-то доли минуты перестала пеленать себя в шерстяную ткань. Внимательно посмотрела на него и, загадочно ухмыльнувшись, молча указала ему на дверь.
Данила был сломлен. Представить ее в подобной роли ему было сложно, почти невозможно, но коли она сама этого не отрицает, то сомнений на сей счет у него практически не осталось.
– Итак, значит, это правда, – с горечью пробормотал он. – Это ты! Кто же из нас большее чудовище, Эмма?! Ты или я?!
И опять Эмма промолчала, сопроводив свое молчание повелительным жестом в сторону двери.
– Да, а ты, оказывается, крепкий орешек, девочка! – Данила поиграл желваками и с силой рубанул рукой воздух. – Коли так, буду с тобой откровенен...
– И?! – все же нашла она в себе силы изобразить заинтересованность.
– Папка твой, упокой господи его грешную душу, был великих дел мастер. Думаю, что подобные слова тебе Америки не откроют. Хватался за все, что могло обернуться потом звонкой монетой.
– Короче! – властно перебила она его.
– В день его гибели кое-что исчезло. То, что принадлежало не только ему, как то тюки соломки, что ты смогла отыскать, а затем удачно перепрятать. Думаю, ты догадываешься, о чем речь...
Эмма в немом изумлении изогнула дугой брови, но холод взгляда под ними явно свидетельствовал о ее пусть и не полной, но все же достаточной осведомленности.
– Многие заинтересованные люди почти год думали, что все погибло в момент взрыва. Были огорчены, разумеется (деньги-то не то что немалые, огромные, можно сказать, деньги...). Но погоревали, погоревали, да на той заднице и съехали. И тут вдруг – звонок!
Девушка нервно дернула подбородком и, подхватив полу импровизированного сари, аккуратно опустилась на краешек кресла.
– Звонивший сообщил, что ничего во время взрыва не погибло, потому как не могло погибнуть. И знаешь почему? – Данила сделал круг по гостиной, остановился напротив кресла, в котором сидела Эльмира, и, присев перед ней на корточки, подозрительно прищурился. – Потому что того, что пропало, у Алика с собой не было! Вот уж это новость так новость! Можно было бы обнародовать – претендовала бы на право быть на первых полосах всей периодики.
– Смотри, какие ты слова знаешь! – попыталась уязвить она его, презрительно скривив рот.
Но Данила не купился. Понимающе хмыкнув, он положил ладони ей на колени и слегка сжал их.
– Детка, ты можешь оказаться в большой беде, потому что общественность считает, что исчезнувшее состояние – у тебя...
«Общественность считает... Общественность считает... Плевать мне на эту самую общественность с высокой колокольни!!! – злобно шипела Эльмира, стоя под душем и яростно растирая тело жесткой мочалкой. – Пусть попробуют доказать! Пусть попробуют!..»
Умом-то она, конечно же, понимала, что тем ребятам никакие доказательства не нужны. Жесткие, пожалуй, слишком жесткие правила игры диктуют свои условия, не делая скидок ни на время (которого и так прошло немало), ни на обстоятельства, ни на личные симпатии.
Можно было бы попросить политического убежища у Симакова Геннадия Ивановича, но где гарантия, что угрожавшие ей по телефону парни не являются его людьми? Ловко сплетенная паутина из сердечного предательства, ненавязчивого силового вмешательства (и это только пока!) и дружеского участия, имеющего в подоплеке своей бог весть какие мотивы, окончательно сбивала ее с толку. Путала ее планы, к осуществлению которых она так долго готовилась.
Зойка... Единственный, пожалуй, человек из ее окружения, к кому она до последнего времени относилась с искренней симпатией и относительным доверием. И та облажалась в ее глазах, заявившись с идиотскими обвинениями. Посидеть бы ей, глупой курице, да пораскинуть мозгами на предмет «ху из ху», а не кричать о своем неудовлетворенном либидо.
– Самка чертова! – в сердцах обругала ее Эльмира, облачаясь в дорожный костюм, состоящий из элегантных кожаных штанов, привезенных отцом из Англии, и мягкой кожаной куртки на подкладке из исландской шерсти. – Ни на кого положиться нельзя, кроме самой себя! Ни на кого!..
Оставался, правда, эмоционально не растраченный резерв в образе молодого мужчины, чьи окна смотрели прямо на ее, но здесь все могло осложниться. И не столько тем, что час назад ухитрился сотворить Данила. В конце концов, Вениамин современный молодой человек, ведущий далеко не аскетический образ жизни, и своим целомудрием она, возможно, могла бы его только отпугнуть. Нет... Ее больше волновало другое: почему вдруг?!
Раз он был отчасти посвящен в некоторые детали, касающиеся гибели ее отца, и ни с того ни с сего вызвался вдруг ей помочь, то этому должно быть какое-то логическое объяснение. Не из серии эмоциональных переживаний, как у Данилы, например, а что-то еще. Что-то такое, что вызывало его порыв пойти на определенный риск, хотя он до конца мог и не осознавать, насколько велика опасность находиться в настоящий момент рядом с ней...
Эльмира проверила все форточки, краны горячей и холодной воды. Затем потеребила краны газовых конфорок, но, вспомнив о сюрпризе с пейзажем, злобно рассмеялась. Глупо пытаться сохранить ступни ног целыми и невредимыми, шагая по раскаленным углям...
На улице стемнело через десять минут после того, как она завершила свои приготовления. Эльмира вышла на лестничную клетку и захлопнула дверь. Опасливо покосилась на дверь соседской квартиры, инстинктивно сжимаясь в ожидании всплеска какой-нибудь очередной подлости. Там вроде бы было тихо. То ли Веры Васильевны не было дома, то ли, затаив дыхание, та замерла у дверного глазка, но никто оттуда не выскочил со злобными воплями, выплевывая дикие обвинения в совращении ее драгоценного сыночка.
Не знает еще ни о чем, думалось девушке, когда она ехала в лифте на первый этаж. Но узнает непременно. Сцена была довольно бурной. Эльмира не скупилась на оскорбления, не особенно заботясь о том, что в доме были проблемы со звукоизоляцией. Так что к утру, а в лучшем случае – к вечеру, Вера Васильевна явно будет в числе посвященных.