– Я тоже туда пойду, – сказала она, доставая свой фонарик с таким решительным видом, что я понял – спорить бесполезно.
Снег во рву оказался очень глубоким и мягким, и вопреки своей прежней убежденности, я даже подумал, что Гатри мог все-таки чудом выжить при падении. Мы проваливались по колено, пока огибали периметр башни внизу. Лампа Хардкасла окружала нас пятном света, а луч фонарика Сибилы обследовал пространство рва, лежавшее впереди. Прошла еще минута, и мы заметили в отдалении ожидаемое темное пятно на снегу. Все трое бросились к нему. У меня екнуло сердце. Показалось, что пятно зашевелилось.
Раздался жуткий крик. Кричал Хардкасл. Я посмотрел на него. Пот буквально струился по его лицу даже в этой промерзшей насквозь яме; он, казалось, совершенно потерял контроль над собой. Мой взгляд вернулся к темной груде, лежавшей перед нами, и только теперь я понял, что двигалось не тело, а человек, склонившийся над ним. Когда мы подошли совсем близко, тот распрямился и сказал:
– Он мертв.
Я бы описал смерть Гатри как нечто ужасное, думая о его падении с огромной высоты, а вот в этом голосе, в котором отчетливо слышался густой шотландский акцент, звучала чуть ли не откровенная радость. Мертвые не слышат ни проклятий, ни похвал в свой адрес. Почившему все равно. Но у меня все же невольно мелькнула мысль: не хотел бы я, чтобы кто-нибудь произнес нечто подобное над моим хладным трупом. И потому жестко и властно, словно совмещая в одном лице владельца Эркани и главного констебля графства, я спросил:
– Кто вы такой и что здесь делаете?
Незнакомец ответил мне тоже не слишком приветливым взглядом, отчетливо видным в свете лампы. Это был привлекательной наружности, но уже немолодой мужчина, на крупном лице которого навечно отпечатались следы простой жизни земледельца.
– Роб Гэмли, вот кто я такой, а сюда пришел, чтобы поговорить с лордом. Но только он сейчас уже беседует с теми, кто умеет лучше ладить с его породой.
Услышав эти грубоватые и не совсем уместные сейчас слова, я снова перевел взгляд на безжизненное тело, гадая, остался ли на всем белом свете хотя бы один человек, который станет искренне оплакивать его гибель. Вероятно, Кристину опечалит его скоропостижная кончина, но и в этом у меня не было уверенности. А в том, что он уже предстал перед лицом Божьего суда, на который намекал Гэмли, сомневаться не приходилось. При падении он сломал себе шейные позвонки, смерть, должно быть, наступила мгновенно.
Стоя рядом с трупом в небольшом кругу других людей, я размышлял, что теперь следует предпринять. Мне, по всей видимости, надлежало бы настоять, чтобы тело было оставлено в том же положении до прибытия представителей властей, как поступают при подозрении, что дело нечисто. Да, но достаточно ли у меня оснований для таких подозрений? Ведь Сибила сделала заявление, подразумевавшее, что Гатри сам упал с балкона башни. А противопоставить ему я мог только то, что любой назвал бы эфемерными уликами: напряжение и дух насилия всего лишь витали в атмосфере замка, а реальными были только странные записки, привязанные к лапкам нескольких крыс. Проанализировав ситуацию, я счел непочтительностью к покойному Рэналду Гатри бросать его бренные останки во рву на неопределенное время. А горечь слов старого Гэмли только укрепила меня в этом мнении. И потому я сказал:
– Мисс Гатри лучше пойти впереди с фонариком и лампой, а мы последуем за ней с телом. Мистер Гэмли, не сочтите за труд помочь нам.
На этот раз старик повел себя несколько более уважительно к умершему и сдернул наконец с головы шапку. Этот жест привлек мое внимание, и одновременно я заметил, каким взглядом буквально пронизывал Хардкасла пожилой незнакомец. В его глазах читались любопытство и неприкрытая неприязнь. Но действительно нечто экстраординарное я увидел, посмотрев затем на самого Хардкасла. Казалось, этот гнусный тип смертельно боится Гэмли и старается держаться от него на дистанции, как остерегаются иные сближаться с медведем, посаженным на цепь перед цирком. В то же время на тело Гатри он смотрел с плохо замаскированным возбуждением, украдкой разглядывая его, словно школьник порнографическую открытку. Я понятия не имел, чем вызваны такого рода особенности поведения, но в целом они казались мне тошнотворными. Гораздо спокойнее было воспринимать откровенно враждебное отношение к покойнику со стороны Гэмли. Под воздействием импульса и, возможно, несколько своенравно, я отдал Хардкаслу распоряжение отправиться в дом и подыскать для тела подходящее ложе. Мы с Гэмли вдвоем, как смогли, справились с тяжестью своей ноши, двинувшись за ним следом.
На какое-то время мы оставили труп на жестком каменном столе в подвале рядом с дверью, выходящей в ров. Сибила помогала нам, подсвечивая фонариком, а потом сказала:
– Наверное, мне стоит взять на себя разговор с Кристин и сообщить ей печальную новость.
И ушла. Мне оставалось только мысленно поблагодарить ее и признать, что так будет лучше. Сам я мог справиться с этой задачей лишь с изрядной долей неловкости.
Затем я отправил Хардкасла за простынями. Гэмли, все еще мявший в руках шапку, окинул тело последним долгим взглядом и направился в выходу.
– Постойте, – окликнул его я. – Куда это вы собрались?
Мне казалось, ему необходимо по крайней мере оставить какие-то сведения о себе. Но он снова угрюмо посмотрел на меня и ответил:
– Молодой человек, мне нужно предупредить дьявола, что ему лучше спрятать подальше свое столовое серебро.
И с этими недобрыми словами скрылся за дверью.
А ведь был еще один загадочный гость, вспомнил я, этой ночью благополучно ускользнувший. Замок Эркани на первый взгляд такое отрезанное от мира место, оказался удивительно притягательным для нежданных визитеров. Когда здесь появился Нейл Линдсей? В какое время пришел Гэмли? Кто привязал записки к крысиным лапкам? Кто разговаривал в классе с Кристин? И прибыл ли доктор, которого дожидался Хардкасл? Но я на время забыл об этих вопросах, чтобы обратить внимание на реальную мистерию – таинство смерти.
Ты едва ли способна представить себе такое, Диана. Человек может, издав страшный крик, упасть с высоты двухсот футов, свернуть шею и переломать все кости, но выглядеть при этом ребенком, мирно спящим в колыбели! Понимаю, что это обычный спазм мышц лица в критический момент, но от этого зрелища все равно мороз продирает по коже. Гатри, обратившись в прах, вернул себе прежнюю невинность; его такое суровое и даже зловещее лицо с ярко выраженными чертами порочности сейчас стало лучше и чище, словно некий художник взял в руки губку и стер с портрета самые грубые линии. Мне доводилось читать о подобном эффекте, но столкнуться с ним при подобных обстоятельствах пришлось впервые, и впечатления до странности противоречивые. Я уложил тело в достойную позу, смахнул снег с лица и волос и стал ждать.
Вскоре вернулся Хардкасл с простыней. У меня уже успело сложиться мнение, что в его отношении к погибшему хозяину просматривалось нечто определенно необычное, и потому я инстинктивно заблокировал ему вход в помещение. Он с мрачным видом подал мне покрывало, глядя через мое плечо с тем же загадочным видом, что и прежде.