– Но ты ведь не веришь в религию.
– Верю я или нет, это тоже не имеет значения. Если отца Хокса настолько потрясли набожные речи Монтес, что он тридцать лет спустя уговаривал епископов причислить ее к лику блаженных, значит, она изменилась. Или же просто никогда не была такой, какой ее видел мир.
– Ну, вообще-то мистер Холмс сделал тебе комплимент этим сравнением. Признаю, он был грубоват и категоричен, но…
– Я не хочу подняться в общественном мнении лишь потому, что другая женщина пала. Если с Лолой Монтес все не так безнадежно, а я начинаю подозревать, что это именно так, то я выясню, что же происходило на самом деле!
– И что потом?
– Потом я буду знать. Мы обе будем знать!
– А если смерть отца Хокса стала частью какого-то тайного заговора, который может подвергнуть нас опасности?
Ирен взглянула на меня. Озорной взгляд лишь подчеркивал решимость, застывшую на ее лице.
– Тогда мы опередим мистера Холмса в раскрытии этого заговора, да?
Я подумала о священнике, распятом на бильярдном столе в доме на Пятой авеню, и решила, что в данном конкретном случае обогнать мистера Холмса не так уж здорово.
Лола сидела в прекрасном саду, ее ввалившиеся щеки, запавшие глаза и мертвенная бледность резко контрастировали с яркими цветами… На самом деле она выглядела просто дико, а вела себя как тихая сумасшедшая и явно утратила всякий интерес к окружающей действительности. Такой бесславный конец богатой на события истории!
Миссис Бьюкенен через два месяца после того, как Лолу хватил удар (август 1860)
Увы, Ирен отозвалась на случившееся так, как она обычно реагировала, когда мистер Холмс оказывался несговорчив: взялась за собственное расследование с утроенной силой.
– Ты права, Нелл, – объявила она мне в экипаже по дороге в отель. – Он просто несносный тип. Его нанял для расследования самый богатый человек Америки. Мы назвали ему имя жертвы. Можно было ожидать, что подобный поступок оценят как минимум взрывом аплодисментов. Хотя бы из вежливости.
– Если только он сам не установил личность жертвы, – заметила я ради справедливости.
– Тьфу ты! Полагаю, он мог это сделать и не сказать нам, а мы пытались бы продать ему вчерашние газеты. Или он просто решил отбить у нас охоту вмешиваться в его дела. Но это не сработает!
– У меня лично он и впрямь отбил охоту.
– Ну-ка прекрати немедленно! Поиски стали такими интригующими, особенно теперь, когда к общей картине добавилось убийство! Зачем кому-то умерщвлять старого праведного клирика таким образом?
– Я полагаю, кто-то не хочет, чтобы Лола была канонизирована, и готов воспрепятствовать этому любой ценой. Я бы причислила и себя к этому благородному собранию.
– Люди больше не убивают из теологических соображений, по крайней мере в Америке.
– Разве сама Лола не говорила, что стала объектом религиозных гонений?
– Да, она выступала против иезуитов, или же они против нее. Она даже заявляла, что иезуиты последовали за ней в Америку, чтобы донимать ее.
– Боюсь, Ирен, что ее личные свидетельства были своекорыстны или, как это часто бывает у профессиональных актеров, сильно преувеличены.
– Я приму на заметку твое мнение касательно персональных актеров, – поддразнила меня подруга.
– Но ты же все равно себя не переделаешь. Должна сказать, что и мы в Англии без особого трепета относимся к иезуитам. Во время Реформации англичане казнили многих иезуитов, когда они проникли в наши графства и города и плели заговоры против короны и страны.
– Тогда, возможно, Лола не выдумывала, когда обвиняла иезуитов в заговоре с целью подорвать ее либеральное влияние на короля Людвига.
– Скорее всего, нет. Я выросла на историях о шпионах-иезуитах и тех вероломствах, что они учиняли на нашей земле десятки, а то и сотни лет. Они маскировались под миссионеров, но были очень образованны и хитры и всегда помышляли сбросить правительство. На самом деле меня смущает, что Лола, которую все считали падшей, была столь политически дальновидна. Если иезуиты строили козни в Баварии, как они это делали на протяжении поколений в Англии, то она являлась национальной героиней и верным другом короля, поскольку противостояла им.
– Признаюсь, религия и политика – два предмета, от которых мне хочется плакать, но я вижу, что многое упустила в своем образовании в этом аспекте. – Ирен выглянула из окна на сутолоку Бродвея. – И все же почему исконно европейские проблемы теперь переместились в Америку? Наша форма правления слишком светская и многогранная, чтобы дрогнуть из-за каких-то религиозных интриг. Строгое разделение власти и Церкви не подходит для осуществления коварных замыслов вероломных клириков. У нас никого не сбросишь с трона, как короля, будь то Англия или Бавария.
– Да, но Англией все еще правит королева, а Баварией – потомок того самого Людвига, с которым у Лолы были близкие отношения. Вряд ли кто-то станет утруждать себя, чтобы сбросить такое ничтожество, как президент Бьюкенен [63] .
– Бьюкенен. А помнишь старую школьную подругу Элизы Розанны Гилберт, которая встретилась с Лолой в Америке незадолго до ее болезни и смерти? Ее фамилия Бьюкенен. Интересно, она или кто-то из ее потомков все еще живут в Нью-Йорке? Правда, ей должно быть уже семьдесят.
– А как мы отыщем конкретных Бьюкененов среди этой шумной галдящей толпы?
– Я вижу, ты взираешь на прохожих с неодобрением, Нелл, но лично меня энергия даже самых жалких улиц за пределами Вашингтон-сквер всегда воодушевляла. Лучше всего отправиться по последним адресам Лолы, которые так любезно упомянуты в книгах о ней. Кто-то из соседей может помнить ее или миссис Бьюкенен.
Я ничего не сказала, поскольку не хотела терять хладнокровие на людях.
___
На следующее утро мы снова отправились в Епископальный клуб. Накануне Ирен позвонила Поттеру, и тот, как мне ни прискорбно сообщить, с радостью согласился всячески ей потворствовать. Полагаю, нет границ тому, что можно приобрести за триста долларов под маской благотворительности.
Нас приняли в той же самой мрачной комнате, в которой мы встречались с епископом, но на этот раз он прислал эмиссара. Это был молодой клирик с оттопыренными ушами, поразительно похожий на конопатого помощника приходского священника, который стал предметом моих девичьих грез задолго до того, как я покинула дом отца-священника в Шропшире. Я давно забыла о Джаспере Хиггенботтоме, но теперь, вспомнив его, да еще в таком контексте, едва не залилась краской.