Я была взволнована, пока он передавал Ирен список и объяснял его содержание. Молодость и невзрачная внешность проигрывали в сравнении с искушенностью Квентина. С чего я вообще взяла, что дочь простого сельского священника пара для джентльмена из хорошей семьи, который путешествует по всему миру?
Тем временем молодой отец Эдмонс предупредил Ирен, что районы, которые мы намерены посетить, не самое подходящее место для леди.
– Бедный отец Хокс, – сказал он, – собрал большое количество записей о мисс Монтес. Он перечислил все ее последние адреса в Нью-Йорке, но за тридцать лет все сильно изменилось; я даже не могу гарантировать, что улицы называются, как раньше.
– Сведения важны не гарантиями, а тем, что они могут открыть, – заметила Ирен.
– В конце пятидесятых она снимала квартирку на Клинтон-Плейс к северу от Вашингтон-сквер в Гринвич-Виллидже, – сказал отец Эдмонс. – Это более или менее респектабельный район. Отец Хокс отмечает, что в тот момент она жила под именем миссис Хилд, а потому вряд ли соседи запомнили ее. После того как с ней случился удар в июне шестидесятого, заботу о ней взяла на себя подруга детства миссис Бьюкенен, которая увезла Монтес в летнюю резиденцию в Астории, напротив Восемьдесят шестой улицы. В октябре Лола перебралась в пансион в западной части Семнадцатой улицы, всего в трех кварталах от дома Бьюкенен на той же улице близ Бродвея. Отец Хокс навещал ее там вплоть до самой смерти, наступившей семнадцатого января. Я не могу сказать, что последние адреса расположены в респектабельных районах: там во времена Лолы Монтес были трущобы.
С этими словами отец Эдмонс протянул бумаги Ирен и одарил меня широкой улыбкой:
– Вам очень к лицу эта шляпка, мадам.
– Мисс, – поправила я.
Он приподнял тонкую бровь, уши его зарделись.
– Не мог ли я где-то встречать вас раньше, мисс…
– Хаксли. Нет, не могли. Я из Британии и англиканка.
– Тогда мы двоюродные родственники.
– Я одна в этом мире, у меня нет родственников.
– Я говорю метафорически, об общности наших церквей.
– Ах да.
Ирен наблюдала за нашим диалогом с вежливым удивлением, затем поднялась, еще раз поблагодарила молодого человека, и мы ушли.
– Думаю, ты его покорила, – сказала она мне, когда мы снова очутились на улице.
– Не могу представить чем. Я не сказала ни слова, пока он сам ко мне не обратился.
– Без сомнения, его поразили твои манеры и внешний вид.
– Смешно! Ничего особенного ни в том, ни в другом.
Ее смех зазвенел так весело, что привлек к нам ненужное внимание многих мужчин на улице.
– Боюсь, тут не все с тобой согласятся, Нелл. Подозреваю, что он рассмотрел в тебе добрую душу, скромную девушку, благочестивую, подходящую на роль супруги…
– Не хочу, чтобы ты обсуждала меня в такой манере.
– Ничего страшного, если Квентин немного поревнует.
– Что за инфантильная и бесчестная идея!
– Тем не менее этот трюк многократно опробован, и он работает. Ревность – это симптом глубокой привязанности и кнут, чтобы эту самую привязанность подогнать.
– Да?
Я размышляла об этом молча, поскольку определенно чувствовала, что ревную Квентина к Пинк. Мне хватило ума не говорить об этом Ирен, иначе она настояла бы, что это симптом моей симпатии к Квентину, и тогда я бы выглядела полной дурой в глазах человека, чье расположение мне дороже всего.
Ирен уже позабыла о моем потенциальном воздыхателе и изучала список, который он ей дал.
– Давай начнем с пансиона, где она окончила свои дни. Люди склонны помнить смерть; возможно, среди тогдашних соседей ходили какие-нибудь слухи.
– Сомневаюсь, что вообще ее кто-то заметил, Ирен. Если она называла себя миссис Хилд, а похоронили ее как миссис Элизу Гилберт, то Лола Монтес поистине отринула свое прошлое. Она ушла со сцены собственной жизни тихо и анонимно.
– Печальный конец одной из самых драматических хроник середины века. Интересно, не помогли ли ей уйти, как бедному отцу Хоксу?
– Ирен, ты думаешь, ее убили? – ужаснулась я.
– Ей не было и сорока, Нелл. Она якобы простыла, когда вышла на прогулку, немного оправившись от удара. Она снова говорила и писала дневник. Некоторые признаки выздоровления могли и правда сделать ее опасной.
– Она была опасной всю свою жизнь.
– И я о том же. Лола часто заявляла во всеуслышание, что все эти ультрамонтаны и мстительные иезуиты добрались до нее в Америке. И они могли ускорить ее конец. Она читала лекции о католицизме, как и о женской моде.
– Довольно глупо думать, что скандальная и заурядная испанская танцовщица заслуживает того, чтобы ее вероломно убили.
– Ты забыла, какой фурор она произвела в Баварии. Несколько раз толпа чуть было не растерзала ее.
– Толпа, а не какой-то отдельный человек.
– Да, но мы все знаем, что наемникам платили за подстрекательство толпы к бунту. Об этом пишут в газетах, а буря в стакане воды может лишить монарха трона.
– Лола Монтес – это не буря в стакане воды, а настоящий ураган. – Мне не удалось удержаться от осуждающего тона.
– Рада, что ты согласна с этим.
– Я говорю о ее детских вспышках гнева – ей не помешала бы хорошая гувернантка. Она была избалованной, дикой, своенравной, а иногда приходила в такое бешенство, что удивительно, как ее не заточили в тюрьму.
– Мужчинам нравится думать, будто женщины – слабые существа, которым требуется защита. Если бы Лолу преследовали по закону за то, что она ведет себя как тигрица, легко выходит из себя и ловко орудует кнутом, кинжалом и пистолетом, мужчины выглядели бы жалко в собственных глазах. Поэтому она могла и дальше поступать как ей вздумается. И не сомневаюсь, что все, что она говорила и делала, было сказано и сделано всерьез.
Мы взяли двухколесный экипаж до пересечения Бродвея и 17-й улицы, а оттуда прошли пешком несколько кварталов до последнего приюта Лолы Монтес. День выдался теплый. По обеим сторонам улицы стояли четырех– и пятиэтажные здания с коричневыми фасадами. И без того тоскливый вид дополняли высокие деревянные шесты, с которых свисали пучки электрических проводов.
Не могу сказать, что меня восхитила изнанка Нью-Йорка. Париж как-то веселее и интереснее, даже в более бедных кварталах.
По нужному нам адресу мы обнаружили здание, которое столь же мало отличалось от соседних, как одна ягода от другой на поляне.
Ирен казалась почти испуганной, когда мы изучали перепачканный сажей фасад. Даже яркая индивидуальность Лолы Монтес не смогла бы разбавить заурядность этого строения.