Саломеев понимающе улыбнулся.
– Нравственности вообще не бывает, – снисходительно ответил он. – Это выдумали слабые. Чтобы оправдать свое ничтожество, свое никчемное существование. Чтобы по отношению к ним была нравственность! А достойны ли они ее?!
Гецевич в обычной своей манере только безразлично пожал плечами в ответ, показывая, что больше его эта тема не заботит – все ясно!
– Итак, Лев, – перешел к делу Саломеев, – вот какова наша задача: комитет обязал нас выделить опытного, надежного человека для участия в диверсиях на Сибирской магистрали. Да, именно так! Теперь не время для теоретических изысканий. Революция ждет от нас реальных действий. На днях я выезжаю в Иркутск.
Взгляд Гецевича приобрел какое-то новое, несвойственное ему выражение – изумление, недоумение, интерес к собеседнику.
– То есть как это выезжаешь? – искренне-удивленно проговорил он. – Ты что же, сам поедешь?
– Боевой группы у нас, как ты знаешь, нет, – с иронией в голосе ответил Саломеев. – И откомандировать бывалого бомбиста мы не в состоянии. Следовательно, едет старший.
– Нет, нет, это невозможно. Кто же останется руководить организацией? Хая?
– Хая поедет со мной. Будет гораздо безопаснее, если в Иркутск отправится не подозрительный одиночка, а молодожены, не думающие вроде бы ни о чем, кроме своего медового месяца. Что касается организации: я очень надеюсь на тебя, Лев, тебе опыта не занимать, и никто лучше с руководством не справится.
– Подожди, подожди… Это абсурд! Я толком не знаю даже некоторых членов организации. Все связи, все явки – все держал ты! – типографию!
Саломеев замялся. Казалось, он не знает, что отвечать – находится в растерянности. Он как-то неуверенно развел руками.
– Что же прикажешь делать, Лев? – недовольно проговорил Саломеев. – Некоторые товарищи из других организаций уже поехали. А мы, значит, будем из благополучного московского далека поддерживать их своими теоретическими концепциями? Так? Это будет нашим вкладом в революцию?! Нет, Лев, настало время быть там, где труднее и опаснее! Словом, принимай руководство.
– Но разве ты бомбист? Или там какой-нибудь… динамитчик? Насколько мне известно, у тебя подобного опыта нет.
– И что из этого следует? – Заметно было, как Саломеев сдерживается, чтобы не рассердиться. – Это дает мне право бесчестно сидеть в замоскворецкой тиши, в то время как другие отправились на смерть?.. – Он оборвался, отвернулся и стал безотчетно судорожно мять кисти.
Гецевич, сжав зубы, так же безотчетно бегал глазами по разложенным на столе бумагам. Повисла пауза.
Вдруг Гецевич хлопнул ладонью по столу.
– Все! – сказал он. – Еду я! Лишить организацию головы – это свести на нет всю ее деятельность! Еду я. И точка!
– А ты бомбист? Или динамитчик? – язвительно спросил Саломеев.
– А какое это имеет значение?! Ты прав: у нас нет боевой группы! Так не все ли равно, какой неумеха поедет? Но, по крайней мере, организация не лишится руководителя и сохранит способность действовать.
Саломеев упал на стул и обхватил голову руками. Он был подавлен вставшей перед ним трудноразрешимою дилеммой.
– Лев, это опасно! – воскликнул он, не находя других аргументов. – В случае провала и ареста знаешь, что террористу полагается в условиях военного времени?!
– Не нужно только мне этого объяснять! – раздраженно отозвался Гецевич. – Передай Хае, что еду я!
– Ну нет, тогда Хае не судьба прогуляться до Байкала. Придется тебе побыть какое-то время мужем нашей Гимназистки. У вас с Хаей такая яркая экзотическая внешность, что если вы поедете вместе, то будете бросаться всем в глаза, как североамериканские индейцы, путешествующие по России. А Лиза – русская красавица – внимание к себе привлекать, разумеется, будет, но в этом-то и уловка! – в равной степени, таким образом, она отведет подозрения от тебя. И, кстати, она умеет стрелять, как рассказывала мне. Кто знает, может, это ее мастерство еще и пригодится?..
– Хорошо. Мне, в сущности, все равно – Хая, Лиза!.. Когда выезжать?
– Через два дня для вас изготовят документы – и хоть сразу в путь. В Иркутске найдете вагонное депо. Оно где-то рядом с вокзалом. Там нужно будет разыскать товарища Трофима – это председатель подпольного стачечного комитета. Пусть его ищет Гимназистка. Сам в депо не показывайся. Товарищ Трофим все объяснит, что делать. И, пожалуйста, Лев, будь осторожен, – сердечно добавил Саломеев.
На следующий день Саломеев встречался в условленном месте – в том же трактире Феклушина – с чиновником из охранки.
Саломеев напомнил Викентию Викентиевичу, что социалисты добиваются поражения России в войне. И средств не выбирают – любые годятся.
– Послезавтра двое членов нашей организации – Гецевич и Тужилкина – выезжают в Иркутск, – рассказывал он. – Там заодно с местными социалистами они должны будут организовать и осуществить диверсию на железной дороге: может быть, взорвать мост или пустить воинский эшелон под откос – что-то в этом роде. Это очень серьезное предприятие. Но чтобы его осуществить, – продолжал Саломеев, – чтобы собрать и выслать за тридевять земель людей, мне требуется некоторая сумма. И немалая, замечу.
– Позвольте, – удивился Викентий Викентиевич, сообразив, о чем зашла речь, – что же, я должен оплачивать террористам дорогу к месту предполагаемой диверсии? И еще выдать им карманные на гостиницу и ресторан?
– Так вы же и предотвратите диверсию. А значит, выслужитесь. Деньги вернутся вам сторицей.
Чиновник не удержался усмехнуться на такой цинизм.
– А вам не жалко этих ваших друзей-товарищей? – спросил он. – Вы хоть представляете, что их ждет?
– Я вас не понимаю… – насторожился Саломеев.
– Да нет, нет. Все в порядке. Это я так…
Викентий Викентиевич вынул из кармана несколько сложенных вдвое бумажек радужного цвета и вручил их Саломееву.
В Париже Дрягалов и Машенька поселились в разных концах города: Машенька у Годаров на Пиренейской улице, а Дрягалов – в Пасси, в квартире, заранее нанятой для него Клодеттой. Клодетта же и отвезла его туда прямо с Восточного вокзала. Молодежь наказала покорному им во всем Василию Никифоровичу пока не выходить из дому. Потому что если с ним произойдет какое-нибудь происшествие, что очень даже возможно при его беспокойной натуре и при неумении объясняться по-французски, то это может попасть в газеты, и тогда все их замыслы разрушатся.
А Паскаль, как и было условлено, немедленно поместил в своей «France-matin» объявление: «Известный русский коммерсант, владелец Торгового дома, Дрягалов и сын“, Василий Дрягалов скончался 9 июня этого года в Москве, о чем безутешная вдова, находящаяся теперь в Париже, извещает его французских поставщиков».