– Я прошу пощады не ради себя. – Задыхаясь, Торн глядел в потолок. – Только ради пса. От такого количества масла он может заболеть.
Кейт мысленно возликовала, поняв, что ей удалось найти его ахиллесову пяту.
– Я знаю: ты его любишь.
Она ласково погладила щенка и, опустив на пол, сосредоточила все внимание на Торне. О, если бы взглядом можно было убить, она уже лежала бы бездыханной.
– Итак, я слушаю…
– Сначала развяжи меня.
– Когда ты так на меня смотришь? Я, может, и храбрая, но не глупая. – Кейт взяла в руки чашку с отваром. – Зато с радостью предложу тебе вот это.
Подложив ему под голову руку, чтобы было удобнее, Кейт напоила его и привела в порядок спутанные волосы.
– Начинай.
Он вздохнул.
– Да, я помню тебя еще ребенком. Ты была совсем крохой, когда мы встретились в первый раз. Тебе, наверное, исполнилось года четыре. Я был старше. Мне тогда было лет десять-одиннадцать. Наши матери…
При этих словах у него на глазах навернулись слезы.
– Наши матери? – Она схватила его за здоровую руку. – Ты должен рассказать мне все. Все, Торн!
Он вздохнул.
– Я расскажу. Клянусь! Только развяжи меня сначала.
Рассказчику ведь требуется соблюдать собственное достоинство.
Кейт взяла со стола нож и, соблюдая осторожность, обрезала узлы на полосах полотна, которые связывали его ноги в бриджах, потом те, что стягивали грудь и живот. Перерезая их, она невольно касалась его теплой, обнаженной, измазанной маслом груди, отчего сохранять деловитость было чрезвычайно трудно.
Когда последний узел был разрезан, он, опершись на здоровый локоть, попытался сесть. Спящий великан проснулся. Его сапоги одновременно бухнули по полу: она так и не сумела стянуть их с него.
Торн потер квадратный, заросший щетиной подбородок, пригладил волосы и, оглядев свою голую, в масле грудь, попросил:
– Дай что-нибудь вытереться.
Кейт протянула ему полотенце.
Он принял его левой рукой и стал вытирать шею, грудь и затылок. И пока он не замечал, Кейт смотрела на его широкие плечи, все в узлах напряженных мышц и сухожилий. В нем не было и намека на мягкость. Нигде.
А еще эти интригующие татуировки…
Вот он опустил руки и принялся вытирать живот, и у Кейт пересохло во рту. Пришлось отвести взгляд, чтобы не выдать себя.
Сорочка! Нужно найти ему сорочку. Узкий шкаф у входа в комнату наверняка служил для хранения одежды. Именно туда она повесила его офицерский китель прошлой ночью, когда опасность миновала. Кейт быстро отыскала свежую сорочку из тонкого полотна и передала ему.
Торн скомкал полотенце и просунул голову в широкий открытый ворот, а левую руку – в рукав, но вот справиться с больной никак не удавалось.
– Давай помогу, – предложила Кейт, но Торн отмахнулся:
– Сам справлюсь.
Смирившись, Кейт решила не настаивать.
– Ладно. Рада, что суровые испытания не поколебали твое упрямство. Одевайся, а я пока выведу Баджера на минутку.
Утро выдалось прохладным, трава была мокрой от росы, и Кейт поторопила Баджера, чтобы делал свои дела побыстрее, потому что ей не хотелось натолкнуться на очередную змею.
Вернувшись, она застала Торна сидящим за столом в кителе и с открытой фляжкой.
– Я бы побрился и повязал шейный платок, но… – Торн кивнул на безжизненно висевшую правую руку.
– Не говори глупости! – Она подсела к нему, положив локти на стол. – В этом нет необходимости. Представляю, как выгляжу сейчас я.
– Прекрасно, – совершенно искренне заявил Торн, и грудь у него медленно поднялась и опустилась.
– Ты называла меня Сэмюэл.
Сэмюэл! Сэм!
Кейт вдруг словно услышала звон колокольчика. И начали всплывать воспоминания, которые скопились где-то на периферии сознания. Когда она пыталась схватиться за них, они ускользали, но Кейт чувствовала, что они были там и дожидались своего часа, смутные и темные.
– Наши матери жили в одном доме.
– Но ты говорил, что твоя мать была проституткой.
Его губы превратились в узкую жесткую линию.
– Да, верно.
О нет! Кейт задохнулась. Вывод был настолько очевиден, насколько ужасен.
– А моя… Она все еще жива?
Торн медленно покачал головой.
– Нет. Умерла, когда тебя отправили в школу.
Кейт невидящим взглядом уставилась в одну точку. Ею овладел гнев, стремительно и неожиданно. Захотелось выругаться, завизжать, разрыдаться, разбить обо что-нибудь кулаки. Ей еще не приходилось испытывать такой острой и бессильной ярости, поэтому она не знала, как с этим быть.
– Прости, Кэти: правда не всегда приятна.
– Верно, неприятна, но это моя правда. – Оттолкнувшись от стола, Кейт поднялась. – И моя жизнь. Не могу поверить, что ты скрывал ее от меня.
Торн в смущении потер лицо рукой, а она продолжила:
– Не сомневайся, я могу это понять. Ты говоришь, что когда приехал в Спиндл-Коув прошлым летом, то сразу узнал меня?
– Да.
– По вот этому? – Она дотронулась до родимого пятна.
– Да.
– То есть ты сразу узнал во мне ту девочку из далекого детства, а сейчас считаешь меня… – Кейт помахала рукой. – …достаточно привлекательной, как ты однажды выразился.
– И даже более того.
– Насколько более? – Она широко развела руки, словно насмехаясь над ним. – Очаровательной? Красивой? Выше всяческих похвал?
– И первое, и второе, и третье, – остановил ее Торн. – Когда не кудахчешь как разгневанная курица, я думаю, что ты самая красивая женщина в мире.
Руки у нее опустились, гнев мигом испарился, и после неловкой паузы Кейт сказала:
– Вовсе нет, и ты это сам понимаешь. Я даже не самая красивая в Спиндл-Коув.
Торн выставил вперед руку.
– Давай остановимся на «желанной». Я нахожу тебя желанной.
– Прекрасно. Значит, ты узнал меня и нашел желанной.
– Самой желанной.
– Однако, вместо того чтобы поговорить со мной, ты решил стращать и избегать меня в течение целого года, когда узнал, что я считаю себя брошенной сиротой, когда должен был понять, в каком отчаянии я пыталась найти связи с прошлым. Как ты мог так поступить со мной?
– Потому что так было лучше. Твои нечеткие воспоминания – это же благословение. Мы жили в таком месте, о котором лучше забыть. Мне совсем не хотелось причинять тебе боль.