Певучей флейты льется серебро.
И ноте, верно найденной, металл,
Подобранный искусно, даст ответ,
И колокол тяжелый тихо в лад
С ней запоет.
В этот вечер Лидгейт заговорил с Розамондой о миссис Кейсобон и с удивлением упомянул про силу чувства, которое она, по-видимому, питает к этому сухому, педантичному человеку на тридцать лет старше нее.
– Ну, разумеется, она предана мужу, – заметила Розамонда так, словно это было непререкаемым законом, – подобные женские логические построения Лидгейт находил очаровательными. У Розамонды же мелькнула мысль, что вовсе не так уж плохо быть хозяйкой Лоуик-Мэнора, когда мужу остается жить недолго. – Вы находите ее очень красивой?
– Да, она красива, но я как-то об этом не думал, – ответил Лидгейт.
– Вероятно, врачам об этом думать не подобает, – сказала Розамонда, и на ее щеках заиграли ямочки. – Но как растет ваша практика! Ведь вас уже, кажется, приглашали Четтемы. И вот теперь – Кейсобоны!
– Да, – равнодушно ответил Лидгейт. – Но мне больше нравится лечить бедняков. Болезни людей с положением очень однообразны, и приходится с почтительным видом выслушивать куда больше чепухи.
– Ну, не больше, чем в Мидлмарче, – сказала Розамонда. – Зато вы идете по широким коридорам и все вокруг благоухает розовыми лепестками.
– Совершенно справедливо, мадемуазель де Монморанси [112] ! – воскликнул Лидгейт и, наклонившись к столику, безымянным пальцем приподнял изящный носовой платочек, который выглядывал из ее ридикюля. Он томно вздохнул, словно упиваясь ароматом, а затем с улыбкой посмотрел на Розамонду.
Однако, как ни приятно было Лидгейту с такой непринужденностью и свободой виться над прекраснейшим цветком Мидлмарча, долго это продолжаться не могло. Прятаться от чужих глаз в этом городе было нисколько не легче, чем в любом другом месте, и постоянно флиртующая парочка не могла не испытывать воздействия всяческих влияний, зависимостей, нажимов, стычек, тяготений и отталкиваний, которые определяют ход событий. Все, что делала мисс Винси, обязательно замечалось, а в эти дни поклонники и порицатели и вовсе не спускали с нее глаз, так как миссис Винси после некоторых колебаний отправилась вместе с Фредом погостить в Стоун-Корте, ибо у нее не было иного способа угодить старику Фезерстоуну и в то же время оберечь сына от Мэри Гарт, которая по мере выздоровления Фреда казалась все менее и менее желанной невесткой.
Тетушка Булстрод, например, с тех пор как миссис Винси уехала, стала чаще появляться на Лоуик-Гейт, навещая Розамонду. Она питала к брату искреннюю сестринскую любовь и, хотя считала, что он мог бы найти себе жену, более равную ему по положению, тем не менее распространяла эту любовь и на его детей. Миссис Булстрод числила среди своих приятельниц миссис Плимдейл. У них были очень схожие вкусы в отношении шелковых материй, фасонов нижнего белья, фарфоровой посуды и священнослужителей; они поверяли друг другу мелкие домашние неприятности, обменивались подробностями о своих недомоганиях, и кое-какие свидетельства превосходства миссис Булстрод – а именно, более серьезные наклонности, приверженность ко всему духовному и загородный дом – только способствовали оживлению их беседы, не сея между ними розни. Обе были доброжелательны и не разбирались в своих внутренних побуждениях.
Как-то, приехав к миссис Плимдейл с утренним визитом, миссис Булстрод вскоре сказала, что ей пора: она должна еще навестить бедняжку Розамонду.
– А почему вы называете ее бедняжкой? – спросила миссис Плимдейл, маленькая остролицая женщина с круглыми глазами, похожая на прирученного сокола.
– Ведь она так красива и получила такое неразумное воспитание! Ее мать, как вы знаете, всегда отличалась легкомыслием, и оттого я опасаюсь за детей.
– Однако, Гарриет, откровенно говоря, – многозначительно произнесла миссис Плимдейл, – вы с мистером Булстродом должны быть довольны: вы же сделали для мистера Лидгейта все, что можно.
– Селина, о чем вы говорите? – спросила миссис Булстрод с искренним недоумением.
– О том, что я от души рада за Неда, – сказала миссис Плимдейл. – Правда, он может обеспечить такую жену лучше, чем некоторые, но мне всегда хотелось, чтобы он поискал себе другую невесту. Все же материнское сердце не может быть спокойно – ведь такие разочарования сбивают молодых людей с правильного пути. А если бы меня спросили, я бы сказала, что не люблю, когда в городе обосновываются чужие.
– Ну, не знаю, Селина, – в свою очередь многозначительно сказала миссис Булстрод. – Когда-то и мистер Булстрод был в городе чужим. Авраам и Моисей были чужими в чужой земле, и нам заповедано оказывать гостеприимство пришельцам. И особенно, – добавила она, помолчав, – когда они праведны.
– Я говорила не в религиозном смысле, Гарриет, я говорила как мать.
– Селина, по-моему, я никогда не возражала против того, чтобы моя племянница вышла за вашего сына.
– Ах, это только гордость мисс Винси, только ее гордость, и ничего больше, я в этом уверена, – объявила миссис Плимдейл, которая прежде не пускалась в откровенности с Гарриет на эту тему. – В Мидлмарче ни один молодой человек ее не достоин – я сама это слышала от ее маменьки. Где тут христианский дух, скажите на милость? Но теперь, если слухи верны, она нашла себе такого же гордеца.
– Неужели вы полагаете, что между Розамондой и мистером Лидгейтом что-то есть? – спросила миссис Булстрод, несколько обескураженная своей неосведомленностью.
– Как, Гарриет! Разве вы не знали?
– Ах, я так мало выезжаю! И я не люблю сплетен. Да мне их никто и не передает. Вы видите столько людей, с которыми я не встречаюсь. Ваш круг знакомых довольно сильно отличается от моего.
– Но ведь это ваша собственная племянница и любимец мистера Булстрода – и ваш тоже, Гарриет, не спорьте! Одно время мне казалось, что вы ждете только, чтобы Кэт немного подросла.
– Я не верю, что это что-нибудь серьезное, – объявила миссис Булстрод. – Иначе брат мне сказал бы.
– Ну, конечно, разные люди ведут себя по-разному, однако, насколько мне известно, все, кто видел мисс Винси в обществе мистера Лидгейта, не сомневаются, что они обручены. Впрочем, это не мое дело. Так дать вам образец для митенок?
После этого миссис Булстрод поехала к племяннице, испытывая неприятную тревогу. Сама она была одета прекрасно и с сожалением, более сильным, чем обычно, заметила, что туалет Розамонды, только что вернувшейся с прогулки, стоил, по-видимому, немногим меньше ее собственного. Миссис Булстрод выглядела уменьшенной женственной копией своего брата, и цвет ее лица казался особенно свежим по сравнению с нездоровой бледностью ее мужа. Взгляд у нее был открытым и прямодушным, и она не любила обиняков.
Когда они вместе вошли в гостиную, миссис Булстрод внимательно посмотрела по сторонам и сказала: