– Думаю, раз уж пришли, нужно, – старик говорил так же тихо, чтобы их не могли слышать посетители, хотя вряд ли кто-нибудь из них понимал по-русски.
– Хорошо, я и не надеялся его застать здесь в столь ранний час.
Ответ бармена не на шутку озадачил Ричарда. Что это значит, «раз уж пришли»? Стараясь не привлекать к себе лишнего внимания посетителей, корреспондент быстро скользнул за полупрозрачную занавеску. Место расположения кабинета хозяина заведения он узнал ещё в прошлый раз, оказавшись в мире изумрудного света вместе с Ци Си. Кстати, где она? Ричард поймал себя на мысли, что её отсутствие он воспринял, как, несомненно, дурной для себя знак, и окончательно запутался в происходящем.
Джозеф Кроуз предстал перед корреспондентом, сидящим за столом, совершенно бледным и пьяным. Его непривычная, неестественная бледность, почти слилась с ослепительной белизной его волос. «Вот тебе и белый Господин!» – Ричард удивился, своей дурацкой аллегории. С первого взгляда было ясно, что у непоколебимо всесильного и всегда уверенного в себе Кроуза случилось что-то непоправимо страшное.
– Джозеф, что?!
– Милинда… Милинда сегодня ночью перерезала себе горло опасной бритвой, – не сказал, а с трудом прохрипел он.
У корреспондента чуть не подкосились ноги.
– Джозеф, я не хотел, я и представить себе не мог, что она…
– Сядь! – Кроуз дотянулся до своего личного бара и достал оттуда вторую, внушительных размеров пузатую рюмку, после чего наполнил её до краёв русской водкой. – Пей!
Ричард на ватных ногах, с трудом доковылял до стола. После чего, не говоря ни слова, залпом опорожнил граммов семьдесят пять прозрачной, немного вязкой жидкости, и тут же рухнул на мягкий восточный ковёр.
– Не хватало мне, чтобы ты ещё сейчас убился насмерть, разбив свою ничего не стоящую голову о дорогую антикварную мебель, – хозяин «Усталого Дракона» оттирал корреспонденту виски нашатырём и периодически совал ему под нос резко пахнущий тампон.
К Ричарду медленно возвращалась ясность очертаний окружающего мира.
– …Ты просто, всё ещё не понял что такое Игра, Рич, – Кроуз говорил тяжело, как будто ворочал каменными жерновами, – Татху, обнаруживший, что Ляо убила рукопись Ся Бо, не смог в то же время, простить самому себе гибели людей на пожаре, устроенном им в ночь с 23 на 24 июня 1894 года в квартале Устриц. Мне было тогда, примерно, столько же лет, сколько сейчас тебе, и я тогда тоже считал его вину несомненной.
– А разве это не так? – американец потирал ушибленный затылок.
Кроуз сморщил лицо и с энергичным отчаянием сильно пьяного человека завертел головой.
– Нет. Тебе, возможно, будет трудно сейчас это понять, а мне нелегко это объяснить. Но когда-нибудь ты сам всё поймёшь.
– А что случилось с Татху?
– Он не смог вписать семнадцатиугольное стихотворение в окружность и погиб, – Джозеф одним махом опрокинул в себя рюмку.
Ричарду показалось, что кто-то один из них, или он, или Кроуз сошёл с ума.
– Семнадцатиугольное стихотворение? О чём ты?! – корреспондент и сам уже изрядно захмелел.
– После того, как Наместник Лунгху обескуражил нас новостью о том, что Самоучитель Игры – это не какой-то старинный манускрипт, как об этом думали все монашествующие игруны, а та самая флейта, которую мы с Татху сами на своих ногах принесли в монастырь, я попросил Наместника продемонстрировать, каким же образом, она, то есть он действует. На что Наместник ответил мне, что это может сделать только сам Патриарх Тлаху.
– Так, значит, Патриарх в то время находился в обители? – к Ричарду на секунду вернулась трезвость.
– Да, это так. Он появился неожиданно, как будто сгустился из разряжённого горного воздуха. Но я едва узнал его. От желтозубого китайского замухрышки Ся Бо не осталось и следа. Перед нами стоял самый настоящий Патриарх Тлаху, чудесный светящийся старец – Блюститель Игры. Тогда, прежде чем повторить свою просьбу, я сначала выказал самую решительную готовность вернуть Патриарху его рукопись.
– Джозеф, ты захватил её с собой в монастырь Тяо Бон?!
– Да, Рич. Но об этом я не сказал даже своему спутнику и другу Татху. Я решил, что на пути чистых помыслов сердца так и только так будет правильно.
Корреспондент восхищённо смотрел на совершенно пьяного и убитого горем Кроуза и представлял, каким тот был когда-то молодым, как теперь он.
– И что же ответил Патриарх Тлаху?
– Он сказал мудрые слова: «Если ты принёс рукопись в обитель, ты уже вернул её мне, но пусть она останется у тебя». «Почему, – спросил я, – он, не хочет взять её обратно?» «Во-первых, – ответил Патриарх, – рукопись ему не нужна. А, во-вторых, он поздравил меня с победой».
– С какой победой?
– Вот и я спросил тогда то же самое – с какой победой? – передразнивая любопытствующую манеру Ричарда, повторил Кроуз. – На что Патриарх терпеливо пояснил мне, что рукопись может оставаться только у того, кто победил в себе страстную привязанность к ней и нашёл в себе силы возвратить её законному владельцу, прекрасно осознавая, какие она открывает возможности её обладателю.
Какое-то время приятели помолчали, обдумывая мудрые слова Патриарха.
– Но ведь, можно сказать, одно прикосновение к рукописи убило Ляо, а ведь она даже не пыталась ею завладеть! – вдруг вспомнил корреспондент.
– Ты опять ничего не понял. – Кроуз наливал по новой. – Ляо просто проиграла.
– Что значит «проиграла»? – в голосе Ричарда послышалось живейшее несогласие. – Она действовала в соответствии со своей внутренней моралью.
На этот раз Кроуз сморщился уже откровенно брезгливо.
– Из текста рукописи можно было составить, при желании, десять тысяч всевозможных танка и хокху, но именно эту увидели только двое – она и Татху.
Американец снова задумался.
– Ляо действительно была дочерью Ся Бо? – спросил он после паузы, заполняемой мерным хрустом, пережёвываемого солёного огурца.
– Нет, у Ся Бо не было детей. Тем более, их не могло быть у Патриарха Тлаху. Это всё причуды Игры, Рич, как и то, что произошло сегодня ночью, – взгляд бывшего полицейского инспектора потемнел, будто бы кто-то залил ещё тлеющие угли.
Ричард не мог поверить, что Кроуз ни в чём не винит его.
– Когда я женился на Милинде, я и представить себе не мог, что увижу у неё на ноге этот чёртов шестой палец, точно такой же, какой я видел давным-давно у Ляо в морге доктора Кинсли.
(«Милинда сказала, что я могу называть её Клеопатрой, Клео. Что это? Ведь у Клеопатры тоже, как гласит предание…»)
– Однако когда я увидел его, я понял, что Игра решила разыграть со мной давно забытую партию вновь, и эта партия снова закончится не в мою пользу. Только теперь Милинду погубила не рукопись, которую я прятал, пойми ты, прежде всего, от неё, а уж потом от твоего шефа, Такагоси, и всех остальных, – Кроуз с третьей попытки прикурил сигару. – Разумеется, это было с моей стороны глупой мальчишеской наивностью. Но, пойми, Рич, я любил её, – он с силой выдохнул. – Игра же нашла другой убийственный ход, она заставила проиграть Милинду в «Дьявольской радуге». Точнее, не дала ей выиграть.