– Значит, Татху сознательно рисковал? – предположил Ричард.

– Татху сознательно стремился к гибели, – твёрдо возразил Кроуз. – Но стремится к гибели и хотеть уйти из жизни – это не одно и то же. Можно потерять интерес к жизни, Рич, но при этом не потерять интереса к Игре. Улавливаешь, о чём я?

– Пока что, не совсем.

– В глубине души он до последнего надеялся спастись. Пока окончательно не осознал, что для исполнения его победного шедевра всё-таки придётся погибнуть.

– Ты хочешь сказать, что Татху заплатил объявленную цену?

– Видишь ли, друг мой, много кто, играя с Игрой, делает различные ставки, объявляет цену, блефует, срывается и откровенно идёт в разнос, искренне полагая, что ему уже всё равно. Но только когда настаёт момент истинного выбора, когда нужно реально заплатить по счетам здесь и сейчас, только тогда становится понятно, кто ты. И важнее всего здесь то, что это становится понятно тебе самому.

Ричард вспомнил отца, бросившегося в залив Сан-Франциско вниз головой, когда его партия с Игрой была безнадёжно проиграна. И всё случившееся с Милиндой увиделось ему вдруг совсем в ином свете. «Милинда была настоящим игроком, – подумал корреспондент. – А я? Кто я?»

– Так чем же закончилось Ваше состязание, Джозеф? Я имею в виду, как на самом деле погиб Татху?

Кроуз откровенно удивился, отчего его лицо даже слегка перекосилось.

– Что ты имеешь в виду, говоря «на самом деле»? Заканчивая свой семнадцатиугольный стих, он разбился о землю, совершенно справедливо посчитав, что без этого задуманное им не может иметь совершенного вида.

– Но, по окончании Игры, я так полагаю, Вы обнаружили именно мёртвого человека, а не мёртвую птицу? – робко предположил Ричард.

– Разумеется, если с Игрой начинает играть человек, для человека Она и заканчивается. Если тебя интересуют физические подробности, изволь, он бросился со стены обители в пропасть. Только зря ты уделяешь этому такое большое значение, – Кроуз сделал маленький равнодушный глоток абсента.

– Почему же зря?

– Хочешь взглянуть на Милинду? – вместо ответа внезапно предложил Кроуз.

Ричард подавился и закашлялся.

– Ты хочешь мне показать мёртвую Милинду?! Джозеф, но я…

– Тебе просто многое станет понятно, без лишних слов, – так же спокойно объяснил он.

Через каких-нибудь полчаса приятели уже спускались по ступенькам Британского военного госпиталя, стремясь в самый низ, в подвал.

– Только не упади снова в обморок, – с нехорошей усмешкой предупредил хозяин «Усталого Дракона» прежде, чем откинуть смертное покрывало усопшей.

Ричард ничего не ответил и только натужно сглотнул.

На металлическом настиле лежала средних лет отёчная, некрасивая японка с короткими кривыми ногами и неестественно вздувшимся животом. Корреспондент мельком успел заметить на её левой ноге маленький рудиментарный отросток – шестой палец. Вся она походила на большую мёртвую рыбину, кишащую червями-паразитами. На шее женщины зиял чёрный глубокий шрам запекшейся кровью.

– Кто это?! – обомлел Ричард.

– Откуда мне знать? – вынимая сигару изо рта, безразлично ответил Кроуз и задёрнул покрывало.

На этот раз корреспондент устоял на ногах…

3

– Что ты намерен делать дальше, Джозеф? – спросил Ричард, когда они снова оказались вдвоём в кабинете у Кроуза.

– Возвратиться в монастырь Тяо Бон. Больше мне здесь, в этом распадающемся мире делать нечего.

– Ты думаешь…

– Я не думаю, я знаю, – резко перебил он Ричарда, – скоро здесь в Гонконге камня на камне не останется от прежней жизни с её мнимым благополучием и вырожденчески-утончёнными тайными играми в «Господ» и «рабов». Да и не только здесь, скоро весь мир сыграет в эту игру по-настоящему.

– Все говорят о грядущей большой войне, – Ричард смотрел куда-то в пустоту перед собой. – А кто всё-таки начал в Гонконге играть в «Дьявольскую радугу», неужели это сделал снова Патриарх Тлаху?

– Ричард, да ты полный идиот! – расхохотался Кроуз. – Смит, Лемюэль Смит – Татху. Он же был просто одержим ею. Втёршись каким-то образом в доверие к масонам, он нашёл ключик к сердцу самого их Магистра. Ты, надеюсь, знаешь, мой друг, что именно сердце – вечный приют наших страстей. Он же был и автором первого Регламента, который воспроизвёл по памяти из того, что некогда монастырской братии предложил Патриарх Тлаху.

– И про «чёрную пустышку» тоже он прописал в Регламенте?

– Нет, «чёрного» игрока придумали позже, как и многие другие поправки. Это уже дело рук Высшего Совета Судий.

– Послушай, Джозеф, я не знаю, как ты, но Смит обязательно должен был спросить у Патриарха, как ему удалось сделаться Белым Господином и одержать безусловную и окончательную победу над всеми братьями.

– Ты не поверишь, Рич, но когда Татху снова оказался в монастыре Тяо Бон, его «Дьявольская Радуга» больше уже не интересовала, совсем. Она была его наваждением, мороком, который развеялся так же внезапно, как некогда внезапно его поработила эта страсть. Теперь Татху интересовала только чистая, подлинная Игра, с которой он никогда не играл, ведь он был только послушником, а не монахом. Так что, состязаясь с ним, мы были в равном положении. К чему я это тебе всё рассказываю? – усмехнулся Кроуз. – Этот вопрос Патриарху задал я.

– И Патриарх ответил тебе, рассказав о выигрышной стратегии?

– Я гляжу, ты сейчас из штанов выпрыгнешь, – засмеялся Кроуз, – а хуже того, приставишь мне нож к горлу и будешь выпытывать секрет Белого Господина.

Ричард смутился, он и сам отчётливо видел теперь, что вкусив сладкий плод победы над Милиндой, поверив в свои возможности и в свою удачу, он уже и сам стал рабом «Дьявольской Радуги», как когда-то несчастный Татху.

– Патриарх рассказал мне, как это делается, но взял с меня слово, что я никому об этом не расскажу, и сам никогда не буду играть в эту игру.

«Так вот почему Кроуз никогда не играл», – понял Ричард.

– И тебе не позволю, – после небольшой паузы добавил он, – поэтому думай, как тебе поскорей убраться из Гонконга.

– Ты это серьёзно, Джозеф?

Ричарду совсем не хотелось покидать Гонконг, город, раскрывший перед ним за столь короткое время такое количество своих тайн, и явно благоволивший к нему. А ещё он должен был расстаться со своим другом Джозефом, никогда больше не видеть Сянь Пина, оставить Мэри-Энн, бросить Ци Си… Но посмотрев на своего приятеля, корреспондент понял всё без слов.

– Только Ци Си с собой не забирай, оставь уж, пожалуйста, её мне.

Ричард снова пришёл в полное недоумение. Могущественный Кроуз просил его об этом, как об одолжении. Как будто именно он, Ричард, единственный, кто теперь решал дальнейшую судьбу удивительной китаянки.