На Карте Тюрьмы продолжала мерцать надпись «Обновление… Обновление…», а прошло уже четыре минуты. Бентли продолжала перемещаться по комнате – молча и с пользой. Караульные все так же сновали между пультами, докладывая о последующих сбоях и небольших успехах в перераспределении ресурсов.

Пять минут. Я заметил, что стражи-люди обеспокоенно переглядываются. Начиналась паника. Обычно нам удается забыть о том, что мы находимся в открытом космосе, на куске камня, искусственно созданном для жизни. Когда все работает, мы выбрасываем из головы мысли о хрупкости нашего существования. Но стоит прозвучать сигналу тревоги, и эти мысли возвращаются: мы вспоминаем, что если питание отключится полностью – нам конец. Запас кислорода ограничен. Даже если мы позовем на помощь, даже если эту помощь вышлют с Родины или из ближайшей колонии немедленно, вероятность, что она доберется до нас прежде, чем закончится воздух, очень мала. Все мы – стражи и заключенные – уже похоронены в собственной могиле.

Пять минут и пятнадцать секунд. Так долго отключение длилось впервые. Я задумался, не стоит ли сказать что-нибудь успокаивающее и ободряющее или сделать что-нибудь до сумасшествия нормальное – например, налить себе чашку чая. Пить его я бы не стал, он бы просто стоял на столе для вида. Ваш Управитель спокоен. Он ничего не боится, и вы тоже не бойтесь.

Пять минут и двадцать девять секунд. Новый и довольно грозный рекорд. Я видел, как Бентли пытается поймать мой взгляд, но не обращал на нее внимания. До ужасного выбора, который придется сделать, у нас оставалась еще 91 секунда. Лучше насладиться этими секундами, потому что, если мы выживем, этот выбор останется на нашей совести навсегда.

Когда секундомер отсчитал пять минут и сорок одну секунду, Карта Тюрьмы внезапно прояснилась. На ней высветилось: «Системы в норме». Сирены замолкли. Красный свет погас.

Воцарилась мертвая тишина, не считая всеобщего облегченного вздоха и легкого привкуса страха в воздухе.

– Молодец, Бентли, – сказал я. – Отличная работа, – словно это она каким-то образом помогла избежать беды. Но истина, ужасная, пугающая истина заключалась в том, что мы понятия не имели, что происходит.

Мой переговорник запищал. Звонили с Седьмого уровня. Я неохотно ответил на вызов, зная, что это Оракул.

Толстое лицо Оракула заполнило собой экран. Он покачал головой, и его щеки заходили ходуном.

– Страх-то какой, – промурлыкал он. – Еле пронесло, да?

Единственным, в чем мы с Бентли сходились во мнениях, была ненависть к Оракулу. В нем раздражало все. И пусть мы даже не виделись с ним лично, он все равно ухитрялся вызывать отвращение. Его руки были сразу везде. Они летали перед экраном, бегали по невидимой клавиатуре, трепетали, поднимались и опускались.

Оракул по жизни любил только два занятия: предсказывать будущее, а потом вздыхать: «Ну я же говорил». Его предсказания редко когда по-настоящему сбывались, но при этом все они были так расплывчаты, что после любого события он мог заявить что угодно.

Так он поступил и в этот раз.

– Помните, я говорил, что нас ждут пурпурные вибрации? – сказал он, поднимая руки над головой и плавно опуская их к подбородку. – Что ж… По-моему, почти шестиминутный отказ систем более чем можно назвать пурпурным. Что скажете?

Поджав губы, он ждал ответа. Особенно сильно в Оракуле раздражало то, что он был нам нужен. Без него присматривать за Седьмым уровнем будет некому.

Оракулу надоело ждать. Он откинулся на спинку кресла и сложил пальцы домиком.

– Скажу вам вот что, друзья мои: впереди нас ждет пурпурная полоса. Попомните мои слова, – и он отсоединился.

Я вернулся в свою комнату, чтобы успокоиться, расслабиться, поразмыслить о будущем, попытаться что-то придумать. На планшете снова была камера Заключенного 428. Он стоял там и бесстрастно смотрел на меня, приподняв бровь. Словно чего-то ждал. Возможно, все это – его рук дело? Подумав об этом, я вздрогнул.

Я выключил планшет, и на мгновение мне показалось, что 428-й все еще пристально смотрит на меня с экрана. Что же ему известно? Что на самом деле известно Заключенному 428?

Глава 3

Девушка. Посетители в Тюрьме – дело нечастое, но время от времени бывают. Они нанимают частные шаттлы – иногда с Родины, чаще из колоний – и прилетают к нам. Для них даже есть посадочная площадка, которую мы сами никогда не используем. Ее намеренно построили отдельно от Тюрьмы. Мы догадывались, что к нам пожалуют посетители.

Бывает, прилетает целая семья. Мать, отец, муж, дети. Иногда они стоят на площадке и плачут. А иногда – просто молча ждут.

Никаких особых правил посещения в Тюрьме нет. В Уставе только сказано, что, к сожалению, принимать посетителей заключенным запрещено. Когда они приходят впервые, я из вежливости всегда выхожу к ограждению, отделяющему Площадку от самой тюрьмы. Ограждение – не более чем олицетворение семидесяти трех непробиваемых систем, разделяющих Площадку и Тюрьму. По желанию я могу отключить семь из этих систем, чтобы посетители могли передавать мне предметы. Прошения, например. Чаще всего это прошения. Письма и подарки заключенным передавать запрещено, а я не могу ничего давать посетителям. Даже мне не преодолеть все семьдесят три системы, и даже мне не под силу выпустить из Тюрьмы невиновного человека.

Так вот, во время первого посещения я всегда к ним выхожу. Думаю, это человечно. Иногда они стоят там, кричат через ограждение и что-то требуют. Бывает, приносят плакаты. А порой один из них выходит вперед и тихо со мной разговаривает.

– Вы знаете, кто я такой? – спрашиваю их я. Они всегда знают.

«Мы хотим поговорить с „имя_заключенного“», – большинство начинает разговор именно так. Я вежливо отвечаю, что это, к сожалению, невозможно.

«Но нам обещали, что мы сможем разговаривать с ним через ТрансНет», – настаивают они. – С самого прибытия от него не было вестей. Мы просто хотим знать, что „имя_ заключенного“ в порядке. Мы его любим, вот и все».

Я серьезно киваю и отвечаю: «Могу вас заверить, что „имя_заключенного“ в полном порядке и с ним обходятся должным образом. Сеть ТрансНет в данный момент работает со скоростью, недостаточной для обеспечения связи между заключенными и жителями Родины. Могу вас заверить, что с нашей стороны неполадок нет. Рекомендую обратиться к властям Родины. Как мне сказали, в данном случае неисправность вызвана солнечным ветром».

После этих слов они всегда странно на меня смотрят. Но именно так мне сказала Бентли, и приходится ей верить.

Затем они спрашивают, можно ли передавать письма своим близким. Я приношу извинения и объясняю, что контактировать с заключенными разрешается только посредством сети ТрансНет. Говорю, что вынужден следовать Уставу. После этого они снова странно на меня смотрят. А затем просят меня взять прошение, полное надежды и неразборчивых подписей.

Никогда не понимал смысла прошений. Люди, которых ты знать не знаешь, чего-то от тебя хотят. Тем более что я и помочь-то ничем не могу. Я просто присматриваю за заключенными, руководствуясь Уставом и собственными принципами. Пожалуйста, присылайте свои прошения правительству Родины сколько душе угодно. Возможно, когда-нибудь они удивят нас, освободив кого-нибудь, или хотя бы прикажут мне предоставить кому-нибудь особые привилегии. Но такого никогда не бывает.