На пульте связи горел огонек почтового вызова. Андрей ввел разрешение на прием; это была короткая записочка от Пакса: «Нашел работу. Ухожу. Удачи, Андрюша».
– Отлично! – порадовался Андрей. – Удачи, дружище…
Ближайшим к данной точке миром из списка Рогова (который, впрочем, включал почти все миры сектора) был Рацитель. Однако Рацитель лежал на полпути к Эдему-2, который Андрей решил оставить напоследок, и вроде бы получалось экономичнее зайти на Рацитель уже потом, по дороге к Эдему. Андрей прикинул так и эдак, и в итоге остановился на Земле-18.
Земля-18 была миром, средним во всех отношениях. Средний уровень развития, средний уровень безработицы, один контрабандный посадочный коридор, что существенно облегчало Андрею работу: далеко не во всех мирах таможня была так же флегматична, как на Сумерках.
Андрей запустил маршрутизатор – специальную программу, помогающую просчитывать оптимальную серию прыжков, приводящих из одной точки пространства в другую. Выполнить эту работу вручную, учитывая все четырехмерные эффекты, было невозможно. Промежуточные точки оптимального маршрута никогда не лежали на одной прямой, соединяющей начало и конец пути, а нередко вообще оказывались хаотично (на первый взгляд) разбросанными в пространстве. Учета требовал и временной фактор, так как, войдя в одну и ту же «пространственную дыру» в разное время, можно было выйти назад в пространство в совершенно разных местах.
Как раз для ухода к Земле-18 время было не очень удачным. Как ни пытался Андрей минимизировать число промежуточных точек, все равно выходило не менее пяти прыжков и трех суток полета. Подошел Серж, покосился на монитор, спросил: «Можно?» Андрей кивнул. Серж устроился в кресле второго пилота, развернув его к Андрею и центральному пульту; стал смотреть, как тот работает.
– Туман… – пробормотал Андрей. На пилотском сленге «туманом» называлась именно такая ситуация, когда прямой минимальный маршрут оказывается невозможен и приходится вилять в пространстве, увеличивая число прыжков, полетное время и стоимость затраченной энергии.
Он затребовал у компьютера прогноз на ближайшие дни по тому же маршруту. Монитор моргнул и выдал расчетную таблицу.
– Рассеется через двое суток, – заметил Серж. Андрей усмехнулся: похоже, парень знаком не только с жаргоном контрабандистов (понял вчера, что такое «пустой груз») и с жаргоном пилотов, но и с работой маршрутизатора.
– Сэкономим два прыжка, – сказал Андрей, глядя в монитор, – и сутки полетного времени. Но что-то не хочется мне висеть пятьдесят три часа в ожидании.
Он выбрал лучший из плохих маршрутов и отправил его на печать, чтобы тот всегда был перед глазами.
– Ну вот, – сказал он, вместе с креслом поворачиваясь к Сержу. – Первый прыжок через пять часов. Имеем время сделать приборочку и вкусить обед.
…Прыжок – переход из одной точки в другую через «червячную нору», минуя собственно пространство и расстояние, всегда вызывал у Андрея ощущения совершенно особые. Возможно, что для других это не было столь значимо и тот мгновенный восторг то ли падения, то ли раскрытия в бесконечность, который Андрей испытывал в миг прыжка, был связан с какими-то особенностями его парапсихики, но, так или иначе, для него это ощущение было так же важно, как и вид переполненного звездами пространства в мониторах рубки или шипение люка, открывающегося под чужое небо.
– Пять минут до прыжка, – скомандовал Андрей. – Серж, в кресло.
Червячный привод был уже активирован, и компьютер сам контролировал процесс входа в прыжок, тем не менее Андрей по привычке следил за часами в верхней части центрального пульта. Часов было двое – левые показывали бортовое время, правые – время Земли-Первой по меридиану Гринвича, стандартное время Галактики.
– Минута, – произнес Андрей.
Прыжок.
На мгновение все обычные чувства «оглохли» (словно мигнуло изображение на мониторе), зато в этот миг внешней слепоты все пространство в своей бесконечности одновременно ощущалось всем существом: телом, мозгом, душой…
Показания левых – бортовых – часов не изменились; правые же мигнули и перескочили на несколько часов вперед: компьютер учел реальное изменение времени в открытом пространстве.
Прыжок завершен успешно, – отчитался комп.
Погрешность по координатам и времени – норма.
– Есть, – констатировал Андрей. – Не расслабляться. Второй прыжок уже через четверть часа, потом перерыв четыре часа.
Второй прыжок унес их еще на половину суток вперед.
Одновременно с появлением на мониторе отчета о завершении прыжка на пульте связи вспыхнул почтовый сигнал: очевидно, чье-то сообщение висело в Сети, ожидая появления корабля в пространстве. Андрей снял письмо; это снова был Пакс.
«Андрей, у меня проблемы. Сколько продержусь, не знаю. Если можешь, приходи срочно». Дальше шли координаты.
– Черт! – воскликнул Андрей.
– Что-то случилось? – сразу спросил Серж.
– Да. Какие-то проблемы у моего старого друга.
Он бросил руки на клавиатуру, вызвал голографическую карту сектора: Пакс никак не мог успеть выйти за его пределы. Ввел координаты; красный огонек запульсировал в искомой точке пространства.
– Черт! – повторил Андрей. – Далеко.
Корабль Пакса висел где-то на полпути от Сумерек к миру Седой.
Андрей вызвал маршрутизатор. Прогнал штук пять разных маршрутов и снова выругался.
– И здесь туман… – тихо сказал из-за плеча Серж.
Даже не считаясь с затратами энергии и числом прыжков, Андрей никак не мог попасть в ту точку, где находился Пакс, быстрее, чем за двадцать – двадцать пять часов реального времени. Можно было попытаться выиграть несколько часов, используя известные опытным пилотам ухищрения и особенности корабля, но все равно срок оставался немалым. Андрей отправил Паксу пару бодрых слов и принялся за работу, собираясь выжать из маршрутизатора и из себя самого все до минуты.
– Сварить тебе кофе? – спросил Серж.
Андрей кивнул, не удивившись тому, что парень владеет этим нечастым в пространстве искусством. Не до того было, да и привык уже к его сюрпризам.
– И коньяк захвати. В баре на камбузе.
За полчаса работы ему удалось снизить полетное время процентов на двадцать, и только. До первого прыжка оставалось больше трех часов. Пакс не отвечал. Андрей вспомнил вдруг, что Пакс рассказывал ему о том, как видел на Сумерках черного монаха, встреча с которым предвещает смерть.
… На корабле был вечер.
Конечно, бортовое время суток – понятие условное донельзя, определяемое лишь тем, когда экипаж просыпается и ложится спать. И все же некие глубинные инстинкты, наработанные еще на Земле-Первой, заставляют, пусть и условно, чувствовать: вот утро, и впереди – длинный, заполненный работой или бездельем день, вот полдень, а вот уже и ночь.