Он невольно взглянул на Айлиш, пытаясь понять, осознает ли она, что наделала, пусть даже невольно. Но на ее лице было написано лишь разочарование и страдание оттого, что она оказалась отвергнутой. Байярд в минуту отчаяния обратился не к ней, а к ее матери! Ею пренебрегли. И даже потом, позже, он не пожелал довериться ей. Как он мог! Почему ей приходится узнавать об этом при всех, от человека постороннего?

И хотя Монку это было неприятно, он прекрасно понимал чувства, обуревавшие миссис Файф в эту минуту, – одиночество, смятение, сожаление и одновременно желание отомстить. Все это было ему знакомо, потому что теперь он знал, что еще случилось в спасательной лодке много лет назад. Он тогда так старался, и все же героем оказался кто-то другой. Тот, кто исправил его оплошность и все же спас моряка с тонущего судна. Сыщик мысленно видел этого мальчика, годом или двумя старше его, балансирующего на скользкой палубе с риском свалиться за борт, промокшего до нитки, но бросающего канат, а потом торопливо вытягивающего человека из страшной пучины.

Никто тогда не сказал Монку ни слова, не упрекнул его, но у него в ушах до сих пор звучали похвалы тому, другому мальчику – не за ловкость, а за смелость! Это-то и было особенно больно: его хвалили за сообразительность, самоотверженность и смелость – качества, обладать которыми юный Уильям стремился превыше всего!

То же самое сейчас испытывала и Айлиш, больше всего мечтавшая о любви и доверии.

Все присутствующие смотрели теперь на детектива, ожидая, чтобы он высказал свое суждение. Наконец, Квинлен не выдержал. Однако начал он довольно неожиданно.

– Если вы всему этому верите, значит, вы просто глупцы! – с горечью произнес Файф. – Пора звать полицию, пока этого не сделал Монк. Или вы намерены и от него откупиться? Теперь, когда эта история уже всплыла, скандала все равно не избежать. – Он оглядел собравшихся. – Это – дело рук кого-то из нас. Никуда от этого не денешься.

– Скандал, – задумчиво и очень сосредоточенно проговорила Дейрдра. – А может быть, Байярд говорит правду, а матушка платила Аркрайту ради того, чтобы избежать скандала?

Наступило долгое молчание. Потом Уна обернулась к мужу:

– Почему ты не объяснил этого?

– Потому что не верю в это, – твердо ответил Макайвор, глядя ей прямо в глаза. – Мэри не могла так поступить – не тот это был человек.

– Разумеется, могла! – буркнул Элестер и, только потом поняв, что, собственно, он сказал, смущенно посмотрел на Уну.

– Думаю, на сегодня хватит, – решительно заявила та. – Правды мы не знаем…

И тут впервые за все время заговорила Эстер.

– Миссис Фэррелайн в поезде несколько раз упоминала мистера Макайвора, и всегда с симпатией, – очень тихо произнесла она. – Не думаю, что она платила шантажисту только для того, чтобы спасти семейное имя от скандала. В этом случае она постаралась бы от него избавиться, куда-нибудь отправить…

– Спасибо, мисс Лэттерли, за ваше замечание, – сухо перебил Элестер, – но не думаю, что вы можете судить…

– Может! – вмешалась Дейрдра. Но прежде, чем она успела продолжить, супруг приказал ей замолчать и обратился к сыщику:

– Благодарю вас за труд, мистер Монк. Есть у вас документы, подтверждающие все вами сказанное?

– Нет.

– В таком случае был бы вам признателен, если бы все это осталось между нами, пока мы не решим, как нам следует поступить. Завтра воскресенье. После богослужения мы ждем вас к завтраку и тогда сможем продолжить обсуждение. Всего хорошего, мистер Монк, всего хорошего, мисс Лэттерли.

Обоим гостям оставалось только откланяться. Уильям и Эстер вместе вышли в холл и, пройдя мимо огромного портрета Хэмиша, оказались на улице, под непрерывным осенним дождем.

Глава 12

Монк и мисс Лэттерли легко сошлись на том, что тоже отправятся в воскресенье утром в церковь. Детектива интересовало не столько богослужение, сколько лишняя возможность понаблюдать за Фэррелайнами. Чем руководствовалась Эстер, он не спрашивал. Возможно, тем же самым.

Выяснив накануне, когда начинается служба, они вышли с Грассмаркет заблаговременно и добрались до храма как раз в тот момент, когда туда стали стекаться прихожане. Войдя следом за тучной матроной в очень строгой одежде, опиравшейся на руку мрачного мужчины со шляпой в руке, они обменялись приветствиями с некоторыми знакомыми. Вид у всех был весьма степенный.

Эстер огляделась вокруг. Узнать женщин из семьи Фэррелайнов было непросто, поскольку все они, естественно, были в головных уборах. Прийти в церковь с непокрытой головой и без перчаток было бы равносильно тому, чтобы явиться туда голой. Мужчин различить было легче по цвету волос и прическе. Сиделка быстро обнаружила благородную голову Элестера с несколько поредевшей макушкой. Словно почувствовав на себе ее взгляд, тот полуобернулся в их сторону, но оказался лицом к лицу с мужчиной и женщиной, шедшими впереди Эстер с Уильямом.

– Доброе утро, казначей, – сдержанно поздоровалась полная дама. – Неплохой денек, не правда ли? – Это была чисто ритуальная фраза, поскольку в то утро резко похолодало и собирался дождь.

– О да, миссис Бэйн, – отозвался Фэррелайн. – Просто замечательный. Доброе утро, мистер Бэйн.

– Доброе утро, казначей. – Спутник важной женщины почтительно поклонился и двинулся дальше.

– Бедняга, – заметила его жена, когда они отошли на несколько шагов. – Не для него эта должность!

– Помолчи, Марта, – оборвал ее муж. – Нашла место сплетничать! Тем более в воскресенье. Нечего болтать в церкви!

Миссис Бэйн залилась сердитым румянцем, но возражать не стала. Эстер мысленно ей посочувствовала.

Монк взял свою спутницу за руку и с некоторым трудом, время от времени извиняясь за причиненное беспокойство и за отдавленные ноги, провел ее в ряд, который находился позади семейства Фэррелайнов. Лэттерли склонила голову в молитве, и он последовал ее примеру, по крайней мере внешне.

Народ все прибывал. Кое-кто поглядывал на Уильяма и Эстер с удивлением и раздражением. Они оба не сразу поняли, что заняли место, по традиции и неписаному правилу принадлежащее кому-то другому, но переходить на другое во время службы не стали.

Сыщик заметил, как много людей кланяются или каким-либо иным способом оказывают внимание Элестеру. Заговаривая с ним, они понижали голос и обращались не по имени, а называя его официальную должность.

– Как он умен, – прошептала своей соседке женщина, стоявшая впереди Монка. – Хорошо, что он не стал выдвигать обвинение против мистера Гэлбрейта. Я всегда считала, что тот невиновен. Не мог такой джентльмен поступить подобным образом.

– Так же, как и сын миссис Форбс, – отозвалась стоявшая рядом с ней дама. – Убеждена, что там речь шла скорее о трагедии, чем о преступлении.

– Вот именно. И я вам скажу, девица там тоже хороша. Знаю я таких!