На другой день после только что рассказанного нами свидание Магги с Филиппом, было воскресенье и мистер Пулет должен был присутствовать на чьих-то похоронах в сент-оггской церкви. Воспользовавшись этим случаем, мистрис Пулет отобедала у сестры Дин, а к чаю пошла к бедной сестре Теливер. Воскресенье был один день, когда Том бывал по вечерам долга. Последнее время он что-то повеселел и особенно был в хорошем расположении духа. После долгой и откровенной беседы с отцом, он отправился с матерью в сад, погулять и посмотреть, как цветут вишневые деревья; он даже позвал с собою Магги, ласково сказав: «Ну, Магги, пойдем и ты с нами». Он начал с некоторых пор иметь лучшее мнение о ней, ибо она отстала от некоторых своих странностей и перестала вести свою прежнюю уединенную жизнь. Он даже начинал ею гордиться: он слышал, как некоторые люди отзывались о ней, как об очень красивой девушке. В описываемый нами день лицо ее было необыкновенно оживлено; казалось, она была счастлива, но в сущности, оживление и краска в лице происходили от внутренней тревоги, в которой столько же было сомнение и грусти, сколько удовольствия.
– Ты очень сегодня, Магги, авантажна, – сказала тетка Пулет, за чаем, грустно качая головой. – Я никогда не думала, Бесси, что твоя дочка будет так хороша собою. Но ты должна, моя милая, носить розовый цвет: это тебе будет к лицу. В этом голубом платье, которое тебе подарила сестра Глег, ты ни на что не похожа. У Джен никогда не было вкусу. Зачем ты не носишь мое платье, которое я тебе дала?
– Оно такое хорошенькое и нарядное, тетушка; оно слишком для меня хорошо, особливо в сравнении с другими частями моего туалета.
– Конечно, было бы неприлично тебе ходить в таком платье, если б не знали, что тебе его подарила тетка, когда оно ей уж более не годилось. Очевидно, я должна же дарить своим племянницам иногда старые платья; я покупаю каждый год себе новые и никогда их не изнашиваю. Что касается до Люси, то ей не приходится ничего давать: у ней все самое изысканное. Сестра Дин по правде может нос поднимать, хотя цвет лица ее дочки совершенно-желтый. Я думаю, просто, с ее расстройством печени она долго не проживет. Это же говорил сегодня в проповеди новый пастор, доктор Кен.
– Ах! не правда ли, он отличный проповедник? – сказала мистрис Теливер.
– А какой на Люси был сегодня воротничок! продолжала мисстрис Пулет, с глубокомысленным взглядом: – право, у меня такого нет; впрочем, надо поискать и надеть самый лучший, авось, он посоперничает удачно.
– Люси! да ее ведь и зовут красавицей Сент-Оггса, – заметил дядя Пулет.
– Фу! – сказал мистер Теливер, нетерпевший, чтоб кого-нибудь считали красавицей, кроме его Магги. – Люси, такая маленькая штучка, не имеет вовсе никакой фигуры. Но правда, говорят, красивые перья делают и птицу красивой. Вот, не нахожу я ничего хорошего в этих миньятюрных женщинах; они совершенно не в пропорции с мужчинами. Когда я выбирал себе жену, я выбрал ее настоящего роста, не большую и не маленькую.
Бедная мистрис Теливер, несмотря на свою увянувшую красоту, улыбнулась самодовольно.
– Но не все же и мужчины велики, – сказал дядя Пулет, только намекая на свой небольшой рост. – Молодой человек может быть хорош собою и не имея шести футов роста, как ваш Том.
– Что тут толковать о росте, лучше быть благодарным за то, что мы не горбаты, – заметила жена его. – Я сегодня в церкви видела того урода – молодого Уокима. Подумать только, что ему достанется такое богатство! А говорят, он такой странный, любит только уединение, ненавидит общество. Я, право, не удивляюсь, если он сойдет с ума, ибо ни разу не проедешь мимо Красного-Оврага, чтоб его не видеть. Он все там скитается между деревьями и кустарниками.
Это поверхностное показание тетки Пулет, что она два раза видела Филиппа в Красном-Овраге, ужасно подействовало на Магги. Волнение ее было тем сильнее, что Том сидел против нее и она старалась всеми силами казаться равнодушной. Услышав имя Филиппа, она покраснела, и чем далее тетка говорила, тем краска ее усиливалась; когда же, наконец, она упомянула о Красном-Овраге, она почувствовала, как бы вся ее тайна была открыта; она поспешно положила ложечку на блюдечко, чтоб не видно было, как ее рука дрожала. Она сидела безмолвно, сложив руки под столом, не смея даже поднять глаз. По счастью, отец ее сидел по ту же сторону стола, за дядей Пулетом, и потому не мог видеть ее лица не вытянувшись. Мать ее подоспела ей на помощь, дав другой оборот разговору. Мистрис Теливер всегда боялась, когда упоминалось имя Уокима при ее муже. Магги собралась наконец с силами и подняла глаза; они встретились с глазами Тома, но тот тотчас отвернулся. Бедная Магги легла спать в тот день, недоумевая, подозревал ли Том что-нибудь или нет. Может быть, он подумал, что ее волнение происходило только от беспокойства, что имя Уокима произнесено было при ее отце – так поняла ее и мать. Уоким для ее отца был каким-то страшным недугом, который он по неволе сознавал; но выходил из себя, когда о нем говорили другие. Магги думала, что, при ее любви к отцу, никакая степень чувствительности не могла не быть совершенно-естественной.
Однако он не довольствовался таким объяснением; он ясно видел, что в мнимом замешательстве главную роль играло какое-то другое чувство, а не беспокойство об отце. Стараясь припомнить все подробности, какие могли только усилить его подозрение, он вспомнил, что еще очень недавно слышал, как мать его бранила Магги за то, что она гуляла в Красном-Овраге, где земля еще мокра, и приходила домой с грязными башмаками. При всем том, сохранив свое прежнее отвращение к уродству Филиппа, он не хотел верить, чтоб Магги могла питать другое чувство, кроме сожаление к этому несчастному исключению из общего разряда людей. Том имел какое-то врожденное чувство суеверного отвращение ко всякому исключению из общего правила. Любовь к уроду какой бы ни было женщины была бы ему ненавистна; но со стороны собственной сестры она была, просто, невыносима. Но все же, если она имела хоть какие-нибудь сношение с Филиппом, это необходимо было прекратить; ибо, кроме того, что она себя компрометировала тайными свиданиями, она еще этим шла наперекор чувствам отца и не исполняла самых точных приказаний брата. На другое утро Том вышел из дома в том напряженном состоянии духа, которое в каждом самом обыкновенном обстоятельстве видит намек на подозреваемое им дело.
Часа в три пополудни Том стоял на пристани, разговаривая с Бобом Дженином о возможном прибытии чрез несколько дней корабля «Аделаиды», которое должно было быть так важно для них обоих.
– А! вот идет кривой Уоким, воскликнул Боб, смотря на противоположный берег. – Я издалека узнаю его или его тень. Я всегда встречаю его на том берегу.
Внезапная мысль, казалось, озарила голову Тома.
– Мне надо идти, Боб. Прощай.
И с этими словами он поспешил в амбар, попросил там, чтоб кто-нибудь его заменил, говоря, что важное дело требует его немедленного присутствия дома.
Почти бегом и взяв самую короткую дорогу, он только что достиг ворот дома и намеревался войти, как будто ни в чем не бывало, как в дверях показалась Магги в шляпке и шали. Его предположение было справедливо; он остановился, поджидая ее. Матта вздрагнула, увидев его.