– Благодарю вас, миссис Питт. Я… я не представляю, что можно сказать вам. Вы из любезности посетили нас, а мы поставили вас в ужасно неудобное положение…
Ему было ужасно неловко, и на его бледном лице, на щеках, горели красные пятна. Он стоял в нескладной позе, не зная, на какую ногу перенести вес и куда деть руки.
– Неудобное положение меня не смущает, – не вполне искренне отозвалась гостья. – Подобная трагедия произошла и в моей собственной семье, и мне известно, как она может все изменить. Не беспокойте себя из-за этого.
Шарлотта оказалась возле входной двери. Когда младший Парментер открыл перед ней дверь, она попыталась улыбнуться ему. Их взгляды на мгновение соприкоснулись, и она вдруг ощутила снедавший молодого человека страх, доходивший почти до паники, лежавший сразу под поверхностью и грозивший прорваться наружу, если только ткань его жизни прорвет еще одна опасность, сколь бы малой она ни оказалась.
Миссис Питт захотелось утешить Мэлори, однако она усомнилась в том, что ему станет легче от ее утешений. Скорее всего, нет.
– Благодарю вас, мистер Парментер, – проговорила она негромко. – Надеюсь, что в следующий раз мы встретимся, когда худшее останется позади.
С этими словами молодая женщина повернулась и, спустившись по ступенькам, подошла к краю тротуара, поджидать кеб.
В начале этого дня у Корнуоллиса побывала неожиданная гостья. Констебль из коридора доложил, что его ждет миссис Андерхилл.
– Да… да, конечно… – Поднявшись на ноги, помощник комиссара полиции случайно задел обшлагом перо и торопливо поправил его. – Попросите ее войти. А она… ничего не говорила о причине визита?
– Нет, сэр. Не хотелось спрашивать ее, все-таки епископская жена и все такое. Так, значит, расспросить ее прямо сейчас, сэр?
– Нет! Нет, проводите ее в кабинет. – Джон машинально поправил китель и потянул галстук, на деле перекосив его.
Через мгновение в кабинете появилась Айседора. Она была в темном платье цвета морской волны, чем-то напомнившего полицейскому расцветку утиного хвоста и чрезвычайно шедшего к ее бледной коже и почти черным волосам с полоской седины надо лбом. Хотя прежде Корнуоллис не обращал на это внимание, миссис Андерхилл была прекрасна. Внутренний покой делал ее лицо удивительным. На это лицо Джон мог бы смотреть, не уставая и не ощущая, что он уже выучил наизусть все его выражения и может предсказать, как ляжет на него в следующий момент свет или тень.
Он нервно сглотнул:
– Доброе утро, миссис Андерхилл. Чем могу служить вам?
Легкая улыбка порхнула по лицу посетительницы и исчезла. Айседора явно ощущала некоторую неловкость в отношении предстоящего разговора, каким бы он ни оказался, и предпочла бы не начинать его.
– Прошу вас, садитесь, – предложил хозяин кабинета, указывая на просторное кресло возле стола.
– Благодарю вас. – Женщина беглым взглядом окинула комнату, заметив на полке корабельный секстант и несколько корешков книг. – Простите меня, мистер Корнуоллис, мне не хотелось бы попусту тратить ваше время, – обратилась она к Джону со всем вниманием. – Наверное, я поступаю глупо, и мне не стоило бы приходить и беспокоить вас. Дело мое имеет личный, а не официальный характер. Просто я ощутила, что мы произвели на вас неприглядное впечатление в тот вечер, когда вы обедали у нас. Епископ… – Она назвала его сан, вместо того, чтобы сказать просто «мой муж», как ожидал Корнуоллис, и он отметил этот момент нерешительности. – Епископ глубоко расстроен всем случившимся, – поспешно продолжила Айседора. – И опасается, что последствия его могут повредить многим людям… как мне кажется, он мог показаться менее озабоченным личным… благосостоянием Рэмси Парментера… чем это имеет место на самом деле.
Миссис Андерхилл очевидным образом находила тему чрезвычайно трудной для разговора, и изучая ее лицо, ее притененные ресницами глаза, избегавшие смотреть на него, Корнуоллис ощутил, что она столь же глубоко оскорблена поведением супруга, как и он сам. Однако для Айседоры к оскорблению примешивался глубокий стыд, поскольку она не могла осудить своего мужа, не показавшись нелояльной к нему. Она пришла для того, чтобы исправить представление о ее супруге, сложившееся у Корнуоллиса… Разговор этот был крайне неприятен для этой женщины, и она была возмущена его необходимостью. Не хотела ли она познакомить Джона со своим личным отношением к делу, хотя честь запрещала ей это?
– Понимаю, – проговорил помощник комиссара, нарушая неловкое молчание. – Ему приходится считаться со многими соображениями, помимо чисто личных. Как и всем людям, на плечах которых лежит большая ответственность. – Корнуоллис улыбнулся, посмотрев прямо в глаза своей новой знакомой. – Мне приходилось командовать кораблем, и вне зависимости от моего отношения к любому члену экипажа, симпатий и антипатий, жалости или уважения, на первом месте всегда должен был находиться корабль, иначе мы все погибли бы. Существуют трудные решения, которые не всегда могут показаться красивыми в чужих глазах.
На самом деле Джон не считал, что это правило можно применить к епископу Андерхиллу. «Корабль» Реджинальда имел нравственную природу, он сражался со стихиями трусости и бесчестья… в нем не было ничего от дерева и брезента, противостоящих мощи океана. К числу обязанностей Корнуоллиса относилась необходимость оберегать жизни его моряков, а на Андерхилле лежала обязанность хранить души своих подопечных.
Однако Джон не мог сказать ничего этого сидящей перед ним женщине. Она должна была сама понимать это… По крайней мере, глядя на нее, на ее пальцы, неловко переплетенные на коленях, и на глаза, избегавшие прямого взгляда, полицейский полагал, что она знает это, и не хотел лишний раз напоминать ей неприятную правду.
– Всем нам приходится в трудных ситуациях принимать те решения, которые кажутся наилучшими, – продолжил он. – Проще учить других, чем принимать решения, оказавшись на их месте. Пожалуйста, не думайте, что я этого не понимаю.
Миссис Андерхилл посмотрела на него. Понимает ли эта женщина, что он пытается быть с ней добрым, но не честным? Корнуоллис не привык к женщинам. Он имел весьма отдаленное представление о том, что они думают, во что веруют и что чувствуют. Что, если гостья видит его насквозь и презирает за это? Мысль эта показалась ему удивительно неприятной.
Айседора улыбнулась:
– Вы очень благородны, мистер Корнуоллис, и я благодарна вам за это. – Она снова окинула взглядом комнату. – Давно ли вы ходили в море?
– Чуть больше тридцати лет назад, – ответил он, не отводя от нее взгляда.
– Должно быть, вам не хватает его…
– Да… – Ответ мгновенно сошел с его губ, удивив самого Корнуоллиса глубиной чувства. Он улыбнулся: – Кое в чем там было намного проще. Увы, я не привык к политике. Питт все старается наставлять меня в природе интриги, а также в возможностях и – куда чаще – в невозможностях дипломатии.
– Не думаю, чтобы в море было много дипломатии, – задумчиво проговорила миссис Андерхилл, вновь посмотрев в сторону… На лицо ее снова опустилась тень. – Вы командуете. Просто по праву рождения, возложившему на вас это тяжкое бремя, поскольку все зависят от него. Большая власть означает большую ответственность.