Тот жил в общежитии и очень скоро превратился в настоящего монстра: запущенного, вечно голодного, смешного. Георгий взял Деспиллера к себе. Дядя Костя не возражал – лишь бы музыку на всю катушку не включали. Но Деспиллер ее вообще терпеть не мог, а Георгий не любил ничего слишком громкого. Домработница Софья Васильевна взяла Диму под свою личную опеку. У Георгия вошло в привычку глядеть перед выходом из дому на ноги приятеля…
Возможно, именно благодаря этой ненавязчивой заботе Деспиллер успешно сделал то, что сделать вроде бы невозможно: доказал великую теорему Ферма, которая считалась недоказуемой. Взял да и создал какие-то там новые методы в теории диафантовых уравнений… просто так, из любви к математике как искусству. Какая жалость, говорили тогда на курсе, что большая международная премия за доказательство великой теоремы была аннулирована еще в конце Первой мировой войны, не то Димка ее непременно получил бы!
Георгий не сомневался: если Деспиллер о чем-нибудь жалеет в жизни, так лишь о том, что Ферма не оставил еще с десяток подобных же «недоказуемых» теорем!
После выпуска Георгий сделал приятеля главным теоретиком «Кайге», положил ему немалую зарплату и попытался по мере сил приобщить к радостям жизни.
Сам же Георгий как раз открыл для себя прелести женской любви и намеревался усовершенствоваться в этой области как теоретически, так и практически. Однако Деспиллер отмахивался от всех интересных предложений: ничего, кроме математических теорий, для него не существовало. Впрочем, он казался вполне счастливым, и Георгий вскоре отстал от него.
Прошло три года, и вот Софья Васильевна, любившая Деспиллера, как родного сына, сообщила Георгию по секрету: с Димой что-то не то. Вынырнув из волн очередного романа, Георгий присмотрелся к приятелю и пришел к выводу: переизбыток гормонов все-таки сыграл свою губительную роль. Тем же вечером он сообщил Деспиллеру, что берет его с собой на Крит, где есть две знакомые девочки. А кроме того – солнце, белопенное море и прочее…
Против ожидания, Деспиллер не сделал испуганные глаза, не заговорил о глобальных проблемах – он с неприязненным выражением буркнул:
– Они ведь иностранки, да?
– Конечно, гречанки, – кивнул Георгий, удивившись подобному национализму.
– Но я по-гречески ни бум-бум, – потупился друг.
– А я на что? – удивился Георгий, для которого греческий был просто семечками – как, впрочем, еще пять языков, не считая обязаловки вроде английского, немецкого и французского. Способности к языкам он унаследовал от матери, которая была в этом смысле просто уникумом и на инязе Хабаровского пединститута преподавала на нескольких кафедрах. Свои таланты Георгий развил, неустанно мотаясь по белу свету. Дядя брал его во все деловые поездки личным переводчиком, и, насколько Георгий мог припомнить, он только раз провел каникулы или отпуск не за границей, а в Крыму. Нет, пожалуй, ни разу не провел: ведь Крым в то время находился уже на чужой территории…
Итак, Георгий спросил:
– А я на что?
Деспиллер глянул исподлобья:
– Над постелью стоять будешь? Или групповуху задумал?
Георгий покачнулся. Пожалуй, даже узнав о посрамлении великого Ферма, он не был столь потрясен, как сейчас! Он-то думал, что Деспиллер и «словов-то таких не знает»!
А Дима вдруг с глубокой тоской изрек:
– Ну что я за чудище такое! Мозг на ножках. Арифмометр ходячий! – Махнул рукой. – Я ни на что толком не способен. Начал ходить на курсы иностранных языков, так надо мной там даже кошка смеялась!
Деспиллер на курсах иностранных языков, куда ходят кошки?! Георгий снова покачнулся.
– Вот если бы такая машинка была… – с мечтательным видом проговорил Деспиллер. – Что-то вроде сканера, который обладал бы избирательной способностью и снимал только определенные слои памяти…
– Скажем, сажусь я в кресло, надеваю специальный шлем и начинаю о чем-нибудь думать по-английски, – мгновенно врубился Георгий, который и раньше-то понимал Деспиллера с полуслова, а уж если его всерьез зацепило… – В это время все мои словарные запасы, даже и не востребованные в данный момент, активизируются и как бы всплывают на поверхность памяти. Сканер берет их, запоминает… потом воспроизводит. И если после запоминания посадить под шлем какого-нибудь конкретного недотепу, мой английский как бы внедрится в его голову!
– Да, вот именно, – выдохнул Деспиллер. – Твой английский… Или твой греческий!
Вот так и был придуман сканер памяти.
Дима Деспиллер, разумеется, забыл об этом разговоре на другой же день, ну а Георгий забыл про Крит. Вот когда пригодилась собственная компьютерная фирма! Новую идею автономно разрабатывали в пяти отделах, но никто не знал толком, что делает и зачем. Георгий, у которого схема сканера уже была перед глазами (точнее, перед мысленным взором), собственноручно сводил все разработки воедино. Через полгода был готов сканер-стационар и приемник. Еще через три месяца – портативный вариант сканера. Приемник же дешифровщик оставался громоздким, неподъемным и, на взгляд Георгия, примитивным. Он сумел лишь сделать мини-фиксатор включения для «походного» сканера. Только вот беда: тот никак не хотел работать в автоматическом режиме! До тех пор, пока на Чапо-Олого страх не открыл и эти двери…
А в то время, когда был только что закончен стационарный сканер и у Георгия наблюдалось явное головокружение от успехов, Деспиллер женился. Так вот почему он ходил на курсы иностранных языков! Там работала его избранница.
Ее звали Раисой. Она была высокой статной блондинкой – между прочим, натуральной платиновой. Свежее личико оживляли небольшие карие глазки. Пожалуй, Раиса была очень хорошенькая, но Георгию чудилось в ее точеных чертах нечто куриное. А может, утиное. Она говорила, жеманно растягивая слова, никогда ничему не удивлялась и носила длинные, чуть не до пола юбки. Может быть, ноги у нее были жутко волосатые и она скрывала их, подобно Бавкис, царице Савской, которую однажды, как известно, подловил царь Соломон? Георгий царем Соломоном не являлся и ног Раисиных не видел, зато она демонстративно выставляла на всеобщее обозрение покатые плечи и красивые руки, щедро усыпанные веснушками.