– Вы что мне угрожаете?! Мне?! Я вот позвоню вашему руководству и скажу, как вы тут себя ведете! Вернее, что тут звонить, вы просто пенсионер и пришли тут качать права и обзываете меня. И я не знаю, зачем-то Щукина выгораживать собираетесь. Вы…
– Ты, заткнись сволочь! Я тебе еще не угрожал. А когда начну, тебе тошно станет.
– Ой, испугался! Это вам не ваш тридцать седьмой, когда вы там свой беспредел учиняли. Вы на себя-то посмотрите, что вы там за свою жизнь наколбасили?! Потом других будете учить! А-то пришел тут моральный борец. Я знаю вас таких вот моральных бойцов. Да вас, там, на Лубянке и тут, в Красноярске на Дзержинского, всех капни – каждый третий заслуженный чекист, а на самом деле палач и мракобес с засученными руками по локоть в крови! Вы, что тут персональные пенсии свои получаете, за доброе дело что ли?! Вы пол страны в ГУЛАГ направили. Тоже мне наставники патриоты!
Маленький понял, Нелюбкин его не боится, напротив он издевается над ним, и все эти его ужимки были лишь хорошо спланированной игрой в их диалоге.
«Человек, который ведет дела и который давным-давно изучил тактику допросов и проверил ее на практике, не может быть искренним. Он, уже на подсознательном уровне высчитывает выгоду от своих слов и своих движений и жестов. Это уже заложено в его сознание. Неужели я сам такой?! Да, я сам такой! И я не хотел этого признавать, до этого момента?! Но я знал, что я сам такой! Неужели я так похож на этого мерзавца? Неужели я из его стаи?» – Андрон Кузьмич тяжело вздохнул, мысли заставили его нервничать и волноваться.
Старик поправил очки на носу и, набрав воздух в легкие, стремительно выдавил из груди слова:
– А ну заткнись мразь! Жаль, что сейчас не тридцать седьмой, тебя бы клопа, я точно в подвал опустил!
Но Нелюбкин и тут не стушевался, он улыбнулся и ответил:
– Вот, вот вся ваша сущность! Вот, вот! Что вы хотите? Да вы со своим сынком разберитесь сначала. Разберитесь и согласуйте, а уж потом будете ходить и обвинять людей…
Маленький сначала и не понял смысл его слов. Он подумал, что следователь просто хочет его оскорбить, но через несколько секунд Андрон Кузьмич догадался, этот человек просто так, бросать слова на ветер не будет. Слишком громкое заявление.
Старик лишь выдавил из себя:
– Что?!!! Что ты имеешь в виду?
Нелюбкин махнул рукой, он продолжал улыбаться, вернее ухмыляться:
– А, то и сказал! И выйдете из кабинета моего! Идите домрой кефир пейте и мемуары свои строчите. Пока есть время. И молите Бога, что бы президент Ельцин не дал команду раскрыть архивы ваши лубянские, а то тогда и на кефир у вас не будет… А если вздумаете кому жаловаться, что вас тут, мол, унизили и оскорбили, то я на вас на самого телегу накатаю, что вы давите на следствие. Кому думаете, поверят? Мне помощнику прокурора и следователю или вам, пенсионеру из ведомства, которое сейчас не в большом почете у власти, да и у простых людей. Я за себя еще могу постоять. Да и вам уже веры то нет. Вас воспринимают лишь по инерции, в сущности, вы уже никому не нужны. Никому! Вы сами-то подумайте!
Старик встал, нет, он не растерялся, нет, но было противно и немного страшно. Страшно от смысла слов этого человека. Страшно от реальности сказанного, от реальности происходящего.
«Вот, как может ранить правда. Вот так. Сколько раз я сам, говоря правду – добивал человека, делал его податливым и послушным, делал с ним все что хотел, стоило только сказать правду. Горькую правду. Старые волки, тоже должны однажды промахнуться и тогда более молодые и матерые самцы, добьют вожака или просто выгонят его из стаи, обрекая на одиночество и смерть от голода». – Маленький подумал это вовсе не с горечью, а с каким-то обреченным согласием к своим мыслям.
Он медленно встал и еще раз, взглянув на Нелюбкина, тихо и жестко сказал:
– А ведь я приду, приду и тогда говорить жестко будут уже другие люди. Ты поверь в это и запомни мои слова.
Маленький не захотел уходить с этого поля боя побежденным, нет. Даже понимая, что Нелюбкин выиграл эту дуэль, Андрон Кузьмич решил покинуть кабинет, как он это делал много раз в своей служебной карьере, деля вид, что последнее слово осталось за ним и расплата для его противника, неминуема.
Когда старик вышел, Нелюбкин долго смотрел на закрытую дверь, затем достал сигарету. Он сидел, курил и что-то бормотал себе под нос.
* * *
Вилор медленно шел по длинному коридору. Ему было больно переставлять ноги, гудела голова, каждое движение отдавалось тупой болью в мозг. Ломило руки и икры, а мышцы бедер, так вообще казалось, были чужие и ничего не чувствовали, они от ударов дубинкой потеряли, как ощущал Щукин эластичность и упругость. Мышцы, словно старый картон трухлявый и шершавый, не выдерживали физической нагрузки и веса тела и постоянно тряслись, как крыло самолета во время турбулентного потока.
Экзекуция в подвале заставила задуматься еще раз, человек вовсе не совершенное создание, если после элементарных, далеко не смертельных ударов резиновой палкой, он превращается в кусок не транспортабельного мяса и набора костей.
Вилор с грустью и даже страхом думал, что его вновь ведут в этот страшный подвал, а точнее в этот страшный и темный каменный бокс, где ему вновь пропишут партию смачных примочек резиновым массажером.
Но его сейчас вели явно не в подвал. Когда они подошли к лестнице его толкнули по направлению вверх, затем по длинному коридору провели в соседний корпус тюрьмы. Это было здание, где находилась администрация следственного изолятора. Так, по крайней мере, это понял Вилор. Тут находились вовсе не камеры, а кабинеты. Поскольку двери были не железные, а деревянные, и еще на окнах хоть и были решетки, но они были сварены не ввиде обычных крестов, а по каким-то странным лекалам, в виде полукругов и лучей по диагонали. Явно этот корпус предназначался не для содержания арестантов, а совсем для других целей. Охранники, подвели Щукина к одной из дверей и без привычного окрика: «лицом к стене», втолкнули его в помещение.
Это был кабинет, очень напоминавший тот, в котором его допрашивал следователь Нелюбкин. Тот же длинный синий стол, со стульями, прикрученными к полу. Больше никакой мебели, лишь корявая плохо сделанная лавка в углу.
Рядом со столом стояли два человека. Одним был худой старик с седыми волосами, зачесанными назад и толстыми роговыми очками на носу, они, так увеличивали глаза, что делали его взгляд неприятным и пристальным. Второй мужчина помоложе, но тоже, как показалось Вилору – человек преклонного возраста. Правда, этот второй, был полной противоположностью высокого старика. Низенький и коренастый, он был похож на повара из провинциальной столовой, розовые пухлые щеки и немного озорная улыбка из-под толстеньких губ.
Оба человека стояли и внимательно смотрели на Вилора. Щукин оглянулся и увидел, что охранники в кабинет не вошли и остались стоять возле двери в коридоре. Вилор тяжело вздохнул и сделал шаг вперед.