– Веришь нет, но я тебе немного завидую. Выспишься сейчас. Отлежишься. А мне вон целую ночь с этими сволочами работать. Мочу их нюхать.
Вилор посмотрел на милиционера и мрачно ответил:
– Каждый сам выбирает свою судьбу и что ему делать. Кто виноват, что ты выбрал такую работу? Шел бы на завод, или еще куда, а так…
– На завод. Да там кто платит-то сейчас? Зарплату по полгода задерживают. А мне двух детей кормить! Завод! А тут в ментуре и общагу дали.
– Ну, тогда нюхай мочу и не жалуйся, – ухмыльнулся Щукин.
Сержант зло взглянул на Вилора и бросил:
– А ты я вижу, разговорчивый стал. Ну ладно, посмотрим, как ты философствовать будешь, когда опера придут и начнут с тебя показания брать!
– Показания? За что? – удивился Щукин.
– А ты не догадываешься, ты на себя-то посмотри!
И тут Щукин взглянул на свою одежду. Рубашка была грязно и забрызгана кое-где какими-то бурыми пятнами. На джинсах тоже чернели подозрительные кляксы.
В этот момент щелкнула щеколда и большая грязно-красная дверь распахнулась. В проеме стоял низенький и пухлый старшина. Он брезгливо смотрел то на Вилора, то на сержанта.
– Вот Ярошенко я тебе привел подозреваемого Щукина. На него должны были бумаги из уголовки принести. Его по сто двадцать второй на трое суток задержали. Там все написано.
– А,… этот душегуб-потрошитель! Да есть, а что его не вели-то сразу?
– Да он в отключке был. Видно нажрался да накурился через край, вот,… только отошел.
Щукину не понравился этот диалог, более того его напугали слова толстого старшины. Вилор практически отрезвел и теперь мог анализировать происходящее. Сержант втолкнул его в помещение ИВС. В прихожей временного изолятора стоял большой деревянный стол. На нем лежали странные вещи. Маленький валик, похожий на тот каким красят стены маляры. Правда, этот был гораздо меньше строительного профинструмента. Рядом стояла большая коробка с черным поролоном внутри, а возле нее виднелась бутылка с какой-то темной жидкостью.
– Ладно оставляй своего жулика, сам с ним разберусь, – недовольно буркнул старшина.
Сержант довольно улыбнулся и, повернувшись, исчез за дверью. Старшина, звякнув связкой больших и длинных ключей вставил один из них в щель замка, провернув щеколду два раза он деловито убрал ключи в карман брюк и оглядев с ног до головы Щукина сказал:
– Так перед тем как в камеру отведу, рожу умыть хочешь?
Щукин пожал плечами и тяжело вздохнул.
– Ладно, пошли, – сжалился старшина, – Попьешь заодно, а то черед полчаса начнешь долбить и воды требовать.
Милиционер завел Вилора в длинную, прямоугольную комнату, на двери которой была прибита табличка: «ПИЩЕБЛОК».
Окна в этом помещении не было, вместо него маленькая дырка, забитая решеткой под потолком, где-то сверху урчал вентилятор. У стены стоял длинный стол, накрытый клеенкой. Рядом сервант с тарелками и железными мисками на полках, и с противоположенной стороны была пристроена вешалка с множеством сумок сеток и целлофановых пакетов, весящих на ней. В противоположенном углу примостилась раковина, над которой как-то обреченно висел ржавый смеситель.
– Так,… вот умывальник, ополоснул рожу и попил. А потом выходи в коридор.
Старшина буравил взглядом Щукина. Вилор так и не понял, что хотел им выразить милиционер. Толи это был знак призрения, толи угрозы. Но глаза у старшины блестели не по-доброму. Хотя в целом его лицо злым не было, напротив, пухлое и какое-то белесое оно светилось неестественным каким-то восковым блеском.
– Мой руки и учти, жрать до утра не будешь, ты в списках днем на заявку не был. Так что спать будешь на голодный желудок, но я вижу, тебе ужин и не потребуется. Тебе сейчас не до жратвы, тошнит с похмелья,… – хмыкнул старшина.
Вилок открутил вентиль крана и подставил лицо под струю воды. Он ополоснул шею и хорошенько вымыл руки, которые прочему-то были липкие и почти черные от грязи.
Старшина терпеливо ждал. Когда Щукин напился и закончил умываться, милиционер протянул ему небольшое вафельное полотенце, которое оказалось на удивление чистым и свежим. Вилор вытерся и обреченно посмотрел на охранника. Старшина забрал у него полотенце и скомандовал:
– Ну а теперь пошли к тебе в новый дом!
Он вывел Щукина из пищеблока и неожиданно рявкнул:
– Руки за спину!
Вилор вздрогнул от неожиданности, но, тем не менее, команду выполнил, сведя ладони сзади. Старшина похлопал его по плечу:
– Вперед иди!
Щукин послушался. Они вышли в длинный и полутемный коридор, который был практический пустой, не считая странного маленького шкафа. Он был очень похож на детские кабинки, что устанавливают в раздевалках детсада. Длинный с множеством узеньких дверец, шкаф был невысоким чуть выше метра. Вилор ухмыльнулся на зеленого цвета дверках-ячейках, не хватало лишь традиционных наклеек в виде арбузов, петушков и репок.
Старшина остановил его возле этого необычного тюремного предмета мебели.
– Так, вытаскивай из брюк ремень и выдергивай если есть шнурки.
Щукин обернулся и с удивлением посмотрел на старшину:
– А это еще зачем?
– Хм, зачем? Да что б в камере ты не провесился, или тебя не удавили. Давай выдергивай, так положено.
Щукин пожал плечами и выдернул из джинсов ремень. Шнурков на туфлях у него не было.
Старшина аккуратно свернул ремень и положил его в одну из ячеек. Вилор успел рассмотреть, что на дверце красовалась цифра «5». Старшина вытащил из шкафа какие-то бумаги, посмотрев в них, он сурово спросил у Щукина.
– Так теперь скажи свое имя фамилию и отчество, и год рождения!
– Это еще зачем, вы, что ж не знаете, кого в камеру отправляете? – удивился тот.
– Говори, это положено.
– Эх, Щукин Вилор Андреевич, десятого сентября тысяча девятьсот шестьдесят второго.
Старшина, внимательно посмотрел в бумаги и, что-то пробубнив под нос, удовлетворенно мотнул головой:
– Так, все в порядке, теперь скажите, у вас жалобы какие-нибудь есть? Пожелания? Вы больны, имеете ли какие-нибудь инфекционные заболевания, травмы?
Щукин, помотал головой и устало ответил:
– У меня одно пожелание, скажите, за что меня задержали? И если можно бутылку пива!
– Хм, шутник, – старшина стал совсем мрачным. – Ты завтра перед операми шутить будешь, они тебе все и расскажут, а сейчас поворачивайся. Руки назад и марш прямо по коридору.
Щукин лениво развернулся и тяжело вздохнув, свел руки сзади и зашагал по длинному гулкому коридору. По бокам, словно страшные врезки, зияли проемы дверей тюремных камер, выкрашенных все под один стандарт, в грязно-коричневый цвет. Этот противный колер краски раздражал. Он очень напоминал спекшуюся кровь.