Теперь уже меньше. Дабы не прослыть обжорой, он за эти триста шестьдесят с лишним часов научился резко ограничивать потребление калорий и вспомнил то, что усвоил давным-давно, еще в свои беспутные годы: человек может выжить и даже вести активную жизнь, потребляя минимум топлива. Если его вынуждают к этому обстоятельства. Или если он постоянно пьян и не заботится об этом. Или — как теперь — если вдохновенно трудится.
Когда он вернулся к Любителю Иисуса—Пять, та сидела на полу, опираясь спиной о стену. В такой позе подол ее рясы задрался и беззаботно выставил на свет божий ее худенькие бедра и то, что между ними. Питер мельком взглянул на ее наготу, и ему показалось, что он явственно увидел анус, но ничего похожего на гениталии там не оказалось.
— Раςςкажи мне еще из Книги ςτранных Новых Вещей, — попросила она.
«...Мужчину и женщину сотворил их», — пришло ему на ум.
— Вы знаете историю про Адама и Еву? — спросил он.
— Вςе иςτории Книги благоςловенны Гоςподом. Вςе они хороши.
— Да, но знаете ли вы эту? Слышали ее раньше?
— Давно, — призналась она. — τеперь опяτь.
— От Курцберга?
— Да.
— А почему Курцберг сам не остался здесь, чтобы рассказать вам эту историю снова?
Питер задавал этот вопрос в самых разных вариациях с тех самых пор, как прибыл в поселение. И до сих пор не добился вразумительного ответа.
— оτеζ Курζберг выйτи вон. Оςτавиτь наς беς ςебя. Как и τы оςτавишь.
Ее изрезанное расщелинами лицо, обычно здорового розового цвета, сильно побледнело от сложных конвульсий.
— Я уйду ненадолго. И скоро вернусь.
— Да, иςполни ςвое пророчеςτво, пожалуйςτа.
Она говорила, как говорила всегда, — ни игриво, ни умоляюще. Прозаически скучным тоном, не громче других оазианцев, но тем не менее с экспрессией. А может, Питер сам это додумал? Наверное, он все придумывает, находя различия там, где их нет, в своей одержимости постичь этих людей. Как-то раз они с Би читали статью в каком-то журнале, в которой рассказывалось, что кошки на самом деле не обладают индивидуальностью, а все это придумали их хозяева. И все особые звуки и неординарное поведение, которое демонстрирует ваш кот, есть не что иное, как стандартный набор генетических черт, присущих определенному подвиду. Ужасная статья, написанная самодовольным журналистишкой с залысинами. Би была потрясена. А это непростое дело — потрясти Би.
— Скажите мне, Любитель Иисуса—Пять, — спросил Питер. — Тот, кто печалит вас, кто не верит в Христа, — это ваш сын?
— Мой... браτ.
— А есть ли у вас еще братья и сестры?
— Один живой. Один в земле.
— А твои отец с матерью?
— В земле.
— А есть у вас собственные дети?
— Боже, пожалуйςτа, неτ.
Питер кивнул, как будто понял. Он знал, что не слишком умен, и до сих пор не нашел ни одного подтверждения половой принадлежности Любителя—Пять.
— Прошу простить мне мою глупость, Любитель Иисуса— Пять, но вы мужчина или женщина?
Она не ответила, просто склонила голову набок. Ее лицевая расщелина не искажалась, когда она бывала озадачена или смущена, в отличие от Любителя Иисуса—Один. Питеру было невдомек, то ли это потому, что она умнее, то ли просто менее уязвима.
— Вы только что упомянули... Сказали мне о своем брате. Вы назвали его своим братом, а не сестрой. Что делает его вашим братом, а не сестрой?
Она несколько секунд обдумывала то, что она сказал.
— Бог.
Он попытался снова:
— Вы брат своему брату или сестра?
И снова она задумалась.
— τебе я называю ςебя словом «браτ», — ответила она, — поτому чτо ςлово «ςеςτра» очень τрудно говориτь.
— А если бы слово «сестра» было легким, то что бы вы сказали?
Она переменила позу, ряса снова прикрыла ее пах.
— Ничего.
— В истории про Адама и Еву, — нажимал он, — Бог создал мужчину и женщину. Мужской и женский пол. Два разных вида людей. У вас тоже два разных вида?
— Мы вςе разные, — ответила она.
Питер с улыбкой отвернулся. Он понял, что разбит наголову. Сквозь дыру в стене, которая в скором времени станет красивым витражным окном, он заметил вдалеке процессию оазианцев, несущих сети, полные кирпичей.
Тут его осенила мысль, а вместе с нею и осознание того, что он не попросил никого из сшиковцев показать ему старое поселение оазианцев — то, которое они так таинственно бросили. Одна из тех оплошностей, которых Би, будь она здесь, ни за что не допустила бы. Простое упоминание о месте под названием Си-два обязательно вызвало бы у нее вопрос насчет Си-один. И в самом деле, что же с ним, Питером, такое? Беатрис в те редкие моменты, когда подобные ляпсусы выводили ее из себя, винила Питера в том, что у него синдром Корсакова. Это была, конечно, шутка. Они оба знали, что алкоголь тут ни при чем.
— Любитель—Пять? — позвал он.
Она не ответила. Оазианцы скупы на слова. Пора бы принять как должное, что они слушают и ждут, когда придет черед той части вопроса, которую они смогут понять.
— Когда отец Курцберг был с вами, — продолжал Питер, — в предыдущем... там, где вы жили раньше, поблизости от базы СШИК, вы строили церковь?
— Неτ.
— Почему нет?
Она подумала минуту:
— Неτ.
— А где проходила служба?
— оτеζ Курζберг приходи в наши дома, — сказала она. — ζелый день он ходи оτ одного дома к другому дому и к другому дому. Мы ждем его. Мы ждем долго. Поτом он приходи, чиτай из Книги, мы молимςя, поτом он уйτи.
— Есть и такой способ, — дипломатично согласился Питер. — Это хороший способ. Иисус сказал: «Ибо где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них» [13] .
— Мы никогда Ииςуςа не видели, — сказала Любитель Иисуса—Пять. — ζерковь лучше.
Питер улыбнулся, не в силах противостоять наплыву гордости. Он искренне надеялся, что материальная церковь, конечно же, лучше.
— Но где сам отец Курцберг жил? — нажал он. — Я имею в виду, где он спал, пока был с вами?
Он представил себе Курцберга спеленатым в коконе в ванне, потеющим всю ночь в модных пижамах. Будучи мужчиной щуплым, пастор наверняка поместился бы в оазианской кровати.