— Целибат? — улыбнулся он. — Нет. Нет, конечно нет. Вы же знаете, я женат.
— Да, но я же не знаю, как принято. Я имею в виду, есть же всякие договоренности между мужчиной и женщиной.
Питер закрыл глаза, пытаясь перенестись в постель с желтым одеялом, где лежит его обнаженная жена и ждет его. Он не смог ее представить. Не смог представить даже желтое одеяло, не вспомнил, какого оно оттенка. Вместо этого перед его глазами предстала желтая ряса Любительницы Иисуса—Пять, канареечно-желтый цвет, который он приучил себя отличать от желтых балахонов других Любителей Иисуса, потому она была его любимицей.
— У нас... все как у всех, — сказал он Грейнджер.
— Это хорошо, — сказала она. — Я рада за вас.
После этого двигатель ожил под ее рукой.
Тело его дернулось.
— Простите, я не хотел заснуть при вас, — сказал он.
— Ничего, все в порядке, — ответила она.
— И долго я отсутствовал?
Она сверилась с приборной панелью:
— Минут двадцать, наверное. Вздремнули. Я сначала решила, что вы погрузились в раздумья.
Он посмотрел на пейзаж за окном, сначала сбоку, потом впереди. Ландшафт выглядел точно так же, как перед тем, как он задремал.
— Смотреть особенно не на что, — сказала Грейнджер.
— Красиво, — ответил он. — Просто я не выспался.
— Всегда рада помочь, можете продолжать.
Он изучал ее лицо, пытаясь определить, не рассержена ли она на него, но Грейнджер надела темные очки в какой-то момент, а вся ее голова была в огненном нимбе солнечного света.
— У вас пересохшие губы, — заметила она. — Вы пьете недостаточно.
Держа руль одной рукой, Грейнджер засунула другую между ног под сиденье и вытащила оттуда бутылку воды. Она протянула бутылку ему, всего на миг оторвав взгляд от дороги, потом достала другую бутылку — для себя. Ее бутылка была уже откупорена, его — запаяна.
— Не забывайте пить. Дегидрация убивает. И берегитесь солнца. Не обгорайте больше, как в прошлый раз.
— Вы говорите как моя жена, — сказал он.
— Ну, может, вдвоем мы сумеем сохранить вам жизнь.
Он откупорил бутылку и сделал большой глоток. Бесцветная жидкость была холодной и жесткой на вкус. Такой жесткой, что он чуть не закашлялся. Как можно незаметнее он посмотрел на этикетку, на которой было написано просто: «Вода 300 мл. ц. 50 долл.». Она сделала ему дорогой импортный подарок.
— Спасибо вам, — поблагодарил он, стараясь казаться довольным, а сам думал, как странно, что человек, проживший на Оазисе гораздо дольше, чем он, не смог оценить превосходство местной воды. Когда миссия завершится и он вернется домой, то обязательно будет скучать по привкусу медвяной росы.
Ближе к концу долгой поездки Питер решил, что оазианское поселение достойно лучшего названия, чем Си-два или Город Уродов. Он пробовал выяснить у оазианцев, как они сами называют свой поселок, чтобы и он смог так его называть, но они, похоже, не понимали вопросов и продолжали называть свое поселение английским словом «здесь». Сначала он думал, это из-за того, что настоящее название непроизносимо, но нет, настоящего имени просто не было. Какое дивное смирение! Человеческой расе не пришлось бы пережить столько горя и пролить столько крови, не будь она так сильно привязана к названиям вроде Сталинграда, Эль-Фалуджи или Рима и просто удовольствовалась тем, чтобы жить «здесь», где бы это «здесь» ни находилось.
И все-таки Город Уродов был проблемой, которая требовала решения.
— Скажите, — поинтересовался он, когда поселение замаячило впереди, — если бы пришлось дать этому поселку новое имя, как бы вы его назвали?
Она повернулась к нему, все еще не снимая темных очков:
— А чем плохо Си-два?
— Звучит как надпись на канистре с отравой.
— Как по мне — вполне нейтральное название.
— Ну, может быть, что-то менее нейтральное было бы лучше ?
— Вроде... дайте-ка угадаю... Нового Иерусалима?
— Это было бы неуважением к тем, кто не являются христианами, — ответил он. — И в любом случае им очень трудно произносить звук «с».
Грейнджер задумалась на минуту.
— Может, стоит поручить это Коретте. Знаете, той девочке из Оскалузы...
— Я помню ее. Она в моих молитвах.
Предупреждая затруднения, которые могли возникнуть у Грейнджер в связи с этим, он заговорил более непринужденно:
— Хотя, наверное, это не дело для Коретты. Посмотрите на слово «Оазис» — там есть звук «с», наверное, ей он очень нравится, вдруг она предложит название Оскалуза?
Грейнджер не поняла шутки и молчала. Зря он, наверное, упомянул о молитвах.
Неожиданно пустыня кончилась, и они въехали в поселок. Грейнджер направила машину к тому же зданию, что и всегда. Слова «ДОБРО ПО ЖАЛОВАТЬ», написанные буквами в человеческий рост, обновили, однако на этот раз прибавили еще одно слово, для пущей выразительности: «ДОБРО ДОБРО ПО ЖАЛОВАТЬ».
— Поехали прямо к церкви, — попросил Питер.
— К церкви?
Он сомневался, что она не заметила стройплощадку, когда увозила его в последний раз; ну ладно, если ей нужно поиграть в эту игру, он, так и быть, пойдет ей навстречу. Он указал в сторону горизонта, где массивная, слегка готическая конструкция, все еще без крыши и шпиля, возвышалась на фоне предвечернего неба:
— Вон то здание. Оно еще не достроено, но я базируюсь там.
— О’кей, — сказала она. — Но я снова должна доставить лекарства. — Она кивнула в сторону помеченного краской дома, оставшегося позади.
Обернувшись, он заметил, что посреди пустого багажника стоит коробка с медикаментами.
— Извините, я забыл. Вам нужна моя моральная поддержка?
— Нет, спасибо.
— Я и правда не против побыть с вами, пока это не закончится. Я не должен был забывать.
— Вы не обязаны.
Она уже направила машину через кустарник в сторону церкви. И не было смысла переубеждать ее вернуться и сначала заняться выдачей медикаментов, несмотря на его уверенность в том, что ей было бы спокойнее в его компании и она бы меньше нервничала, если бы кто-то похожий на нее стоял рядом. Но он не мог настаивать. Грейнджер была мнительна и становилась все мнительнее, чем больше он ее узнавал.
Они притормозили в тупике возле западной стены церкви. Даже без крыши здание было достаточно высоким, чтобы отбрасывать длинную тень.
— Ну все, значит, — сказала Грейнджер, снимая темные очки. — Хорошо вам провести время.