– Я хвастаюсь? Разве только тем, что у нас с обладательницей этой роскошной задницы похожие имена.

– И как же ее зовут?

– Самуэль.

– А как тебе вон та спина? Ты рассчитала ее новомодный коэффициент сопротивления, который позволит без потери скорости достичь искомой точки безотносительно полушария, в котором мы в итоге окажемся?

– Я тебя умоляю! Разумеется, ты бы хотел, чтобы все закончилось в заднице Мари!

Лукас тихонько пропел:

– Задница Мари или киска Ирмины: за что приняться в первую очередь? Итак: эгоистичная попка Мари или же надменная давалка Ирмины? That is the question [54] . На что поставить? Четное или нечетное? Красное или черное? На какие полагаться критерии? И то и другое скрыто одеждой; в такой игре нет никаких преимуществ.

– Не драматизируй. В любом случае ты всегда сможешь изменить свой выбор. Да и потом, к чему все эти ограничения? Следуя твоей логике, ко рту Фужер тоже стоит относиться с недоверием. Его ведь не видно: он закрыт плотоядной шевелюрой Анатты. Но все же представь ее губы, кроваво-красные от жестоких поцелуев, на фоне мышино-серых щек и подбородка цвета серой кошки.

– Я сюда не фантазировать пришел, – заверил ее Лукас.

– Ну а зачем же ты на самом деле пришел? Будешь страдать, глядя на этот девичий ковчег? Или упадешь перед ним на колени и продолжишь захлебываться своими цветистыми фразами? Насколько я вижу, ты вдруг стал болтливее, чем даже мой муж.

3

– Это все печально!

Грустный голос, раздавшийся как будто против воли своего владельца, принадлежал Аурелии.

Лукас и Эммануэль, прервав беседу, подошли к ней.

– Что именно?

– У нас больше не осталось красок, – отозвалась Аурелия.

По достижении определенного времени кожа девушек потеряла свою интересную окраску. Художница явно была сбита с толку:

– Я никогда не смогу восстановить прежней картины.

– Но это-то и здорово! – воскликнула Эммануэль. – Разве недостаточно того, что все пришли в восторг от созданной тобой красоты? Может, мы пребывали в восхищении именно потому, что знали: увидеть такое дважды нам не доведется.

Казалось, этот довод Аурелию не убедил:

– Видимо, сказывается мой возраст, хотя мы с тобой и ровесницы. А для меня важны те принципы, которым меня научили в школе:

Все отомрет. Но искусство

Зиждется раз навсегда.

Вечные бюсты

Переживут города. [55]

Лукас постарался ее приободрить:

– Сейчас вы просто экспериментируете с новыми для вас инструментами. Настоящие произведения искусства вы создадите потом, когда в полной мере овладеете техникой. И вот они уже останутся с вами навсегда.

– Каким образом?

– Вам достаточно будет просто фотографировать каждый из этапов. А еще лучше – снять их на пленку. У вас есть видеокамера? Я могу вам ее одолжить.

Аурелия не отреагировала на этот вопрос, поэтому Лукас нерешительно добавил:

– Я не хочу, чтобы вы грустили.

Аурелия ответила ему легкой полуулыбкой. Но даже этого молодому человеку было достаточно, чтобы пробудить в себе жажду решительных действий:

– Почему бы вам сейчас же не попробовать остальные капсулы? Я, правда, еще не придумал способ окрашивать каждую часть тела по отдельности, однако ваше умение гармонично размещать модели в данном случае даже важнее, чем моя химия. В какой-то момент я даже увидел руку, скрещенную с бедром, а еще – губы, целующие ногу.

Он умолк, пытаясь понять, какой результат возымела его торжественная речь. Ничего особенного. Тогда он повторил попытку:

– Попробуйте теперь синий и красный цвета или желтый с зеленым. С ними вам откроются все жанровые горизонты: и абстракция, и ташизм, и…

– А почему бы не использовать Белую дыру в качестве скальпеля? – с воодушевлением воскликнула Эммануэль. – Тогда Аурелия смогла бы кроить и перекраивать своих амазонок как ей вздумается.

Но художница заявила, что устала и что ее девушки тоже имеют право на заслуженный отдых. Им было бы куда приятнее вернуться к работе на следующий день.

Тихие протестующие возгласы и полные любопытства лица девушек отрицали всякую усталость, однако хозяйка предпочла их попросту не замечать. И они с явным сожалением покинули зал, отправившись в гардеробную, где оставили свои пальто и сумки.

– А что с Петрой? – обеспокоенно поинтересовалась Эммануэль. – Я ее уже несколько недель не видела.

– Она записалась на балетные курсы, – ответила Аурелия. – А поскольку она человек увлеченный, то трудится там до самого вечера. Впрочем, иногда она находит время и для меня.

– Не слишком ли она зрелая для подобной карьеры? – улыбнулась Эммануэль. – Ей же лет восемнадцать, если не больше, разве нет? Мне всегда казалось, что занятия танцами стоит начинать еще до того, как ты станешь учить таблицу умножения.

– Она занимается балетом не профессионально, – объяснила Аурелия, – а просто ради удовольствия.

Юные львицы одна за другой возвращались в мастерскую, чтобы на прощание поцеловать Аурелию и Эммануэль. Лукаса они наградили лишь грациозными кивками.

– И ты позволишь им вот так вот уйти? – разочарованно протянула Эммануэль. – Ты так быстро перегорел?

Лукас скромно вздохнул:

– Но чем я могу их удержать?

Он как раз провожал взглядом последнюю девушку, неуловимо, точно призрак, ускользавшую в сторону выхода. Возможно, в тот момент он принимал ее за голографическую проекцию, трогать которую было бы совсем уж большим заблуждением?

* * *

Впрочем, его пронзительный неотрывный взгляд, которым он затем наградил Аурелию, говорил о том, что насчет этой женщины у него никаких сомнений не было. Лукас решил, что наступило подходящее время просветить Эммануэль относительно своих предпочтений:

– Думаю, это один из тех редчайших случаев, когда творец интереснее своих творений.

* * *

На лице Аурелии не осталось и следа того уныния, что снедало ее буквально минутой ранее.

Она подошла к Лукасу вплотную, так что он невольно спросил себя, не поцелует ли она его снова, как тогда, у Пэбба? Но в следующее мгновение он с удивлением заметил, что высказывает свои мысли вслух:

– Помните, той ночью, у Пэбба, вы поцеловали меня. Это случилось, потому что вы меня тогда не знали?