– Хочешь его забрать? – усмехнулась она. – Предупреждаю, это будет не так уж просто устроить!

– Вообще-то мы готовили тебе другой подарок. Но не успели в срок. Хуже всего то, что он не будет готов никогда: ни к Новому году, ни даже ко второму пришествию Иисуса Христа.

– Ну и что же? Мне вовсе не нужно, чтобы ты постоянно мне что-то дарил. Если хочешь, можешь просто сказать мне, что это был за подарок. Будет достаточно и твоего внимания.

– Ты сама подарила мне идею для этого подарка, когда мы испытывали мои первые формулы. Ты тогда высказала идею о коже, которая меняет цвет… Я же мечтал создать такое средство, чтобы ты постоянно менялась и при этом не старела… И я почти сразу понял, как можно объединить наши идеи. И все это время я думал: как же назвать новый препарат? Название должно было ассоциироваться с тобой и быть понятным только тебе. И я придумал: Гелиак Три-в-третьей-степени.

– Ты и впрямь запоминаешь все, что я говорю! – нежно проговорила Эммануэль.

– Для меня важно лишь одно: это изобретение предназначалось тебе, – скромно произнес Лукас.

Эммануэль изо всех сил старалась не выдать свое волнение.

– Почему ты говоришь в прошедшем времени? Продолжай работать, у тебя все получится!

– Это как сказать. Некоторые считают, что у меня уже получилось! Мое изобретение работает. Причем работает так, что его уже не остановить.

– Я не слишком хорошо понимаю, что ты имеешь в виду, Лукас.

– Я протестировал формулу на лабораторных животных. И они начали светиться в буквальном смысле этого слова. Проблема состоит в том, что они теперь светятся всегда. Вернуть их в прежнее состояние невозможно.

Но слова Лукаса, казалось, не расстроили, а развеселили Эммануэль. Она засмеялась и поцеловала его.

Но ученый совершенно не разделял ее позитивного настроя. С кислой миной он продолжал:

– Я давал им разные дозы: и десятисекундные, и двухчасовые – результат один. Их трансформация необратима. Окончательна. Ты ведь знаешь, я довольно терпелив. Я перепробовал все мыслимые и немыслимые антидоты. Ничего! Надежды больше нет. Теперь я уверен: стоит кому-то выпить хоть каплю гелиака, и он уже никогда не будет прежним.

– Любимый мой ученый, ты меня удивляешь! Слово «никогда» антинаучно! Как ты можешь знать наверняка? Вдруг эффект твоих пилюль исчезнет через три месяца или через двадцать семь? Просто нужно подождать!

Лукас угрюмо пробормотал что-то неразборчивое, но Эммануэль это не убедило:

– Не ты ли мне однажды процитировал китайскую поговорку (они у тебя все китайские, конечно, но не в этом дело): «Не стоит делать поспешных выводов, коли речь идет о будущем»?

Услышав эти слова, Лукас буквально взорвался:

– У меня есть приятель, который гораздо умнее меня, да и к Китаю имеет куда большее отношение. Он реалист и по поводу всей этой ситуации думает вот что: даже если свечение от моего дьявольского зелья пройдет через год, десять лет или и того больше, как это поможет на практике секретарше или домработнице, которым придется ходить в магазин или на работу разрисованными всеми цветами радуги?!

– Так, я что-то плохо понимаю, – призналась Эммануэль. – Мне нужно самой все увидеть. Скажи, что у тебя за подопытные?

– Самец плосконосой мартышки из семейства игрунковых по кличке Гиппарх, самка лемура из семейства…

– Пожалуйста, не надо ерничать оттого, что у тебя плохое настроение. Я вовсе не смеюсь над твоей неудачей. Я хочу, чтобы ты мне верил. Где сейчас твои расписные красавцы?

– В закрытом питомнике.

– О, так я знаю владельца этого питомника. Он пышет здоровьем, как новехонькая «Хонда». Пожалуй, я не рискну нарушить его священную территорию.

Лукас был попросту ошеломлен:

– Как и когда вы умудрились познакомиться?

– Да я его в глаза не видела, – призналась она. – Просто увидела его сообщение в твоей электронной почте.

– Нет никаких сомнений: тебе известно все! – в восхищении воскликнул Лукас. – Вот только Хироши не хозяин питомника. Он фармаколог и врач. Не стоит рассчитывать, что он вот так просто отпустит своих пациентов. Но я могу попросить одолжить мне кого-нибудь одного и показать его тебе в моей лаборатории.

– Отвези его лучше к Аурелии. Ей понравится. И потом, нам ведь одинаково дорого число двадцать семь.

Лукас посмотрел на Эммануэль с каким-то благоговейным трепетом:

– Мне у тебя еще учиться и учиться!

– Разве я могу чему-то научить ученого? – удивилась она.

– Любви, – ответил он. – Я хочу научиться любить, как ты.

Она рассмеялась:

– Мой конек скорее брак, а не любовь.

Но Лукас не успел возразить. Эммануэль быстро условилась с ним о дне следующей встречи и умчалась по делам.

3

– Пэбб, правда ли, что некоторым мужчинам нужно учиться любить?

– Любить женщин – это уж точно. Вообще любовь мужчины к женщине – это всегда актуальное!

– Вот как!

– Причем актуально во всех смыслах. Зародилось оно в год, когда Абеляр влюбился в Элоизу. До этого мужчины любили только друг друга, называли это дружбой и считали этот обычай прообразом рая на земле.

– Это и было настоящее Средневековье?

– Многие до сих пор живут по такому принципу. Впрочем, этот анахронизм не имеет ничего общего с гомосексуальностью. Это своего рода гендерный апартеид, где мужчины и женщины развиваются порознь и стараются жить счастливо, обходясь друг без друга.

– Я всегда знала, что с раем что-то не так, – сказала Эммануэль. – Держу пари, это то еще адское местечко.

* * *

Из чистого любопытства Дьёэд решил спросить:

– Интересно, почему Жан не рассказал нам про вернисаж?

– Думаю, он хотел защитить мою личную свободу. Он не стал навязываться, пользоваться случаем, а просто позволил мне самостоятельно принимать решение.

Пожилой человек замолчал.

Эммануэль знала, о чем он думает: о том, что любовь сродни свободе; разумнее наслаждаться ею вместе с кем-то, чем пытаться обрести ее в полном одиночестве.

* * *

Она обвила его шею руками:

– Пэбб! Я так рада, что мы встретились. Когда степень моей свободы перейдет на качественно новый уровень, я бы хотела выйти за вас замуж!

– Буду ждать сколько понадобится, – ответил Пэбб.

4

К тому моменту, как Хироши с Лукасом пришли в мастерскую Аурелии, Эммануэль уже была там.

Лукас был несколько удивлен видеть здесь также и Лону, с которой даже не был знаком, и еще Фужер. Последняя, наполовину закутанная в черную ткань, позировала для Лоны, а та писала ее портрет.