Темнота густела, размыкалось пространство, а где-то впереди, метрах в тридцати, двигалась группа людей. Колыхались смазанные тени, блики от фонарей перебегали со стен на потолок, разливались по полу, заваленному цементной крошкой. Включать фонари было смертельно опасно, стоило лишь кому-нибудь из этих людей оглянуться…
Отсеки здесь были как в подводной лодке. Стена вдруг ушла куда-то в сторону, Глеб застыл, едва не оступившись, — запляшет на цементной крошке, и все, привет… Он судорожно ощупывал стены, скользнул куда-то вбок. Коридор преображался в цех, стены отступали, но пока не пропадали. Он уже забыл, что штольня постоянно делает повороты влево-вправо. Из темноты выплывали массивные колонны, мертвые громады станочного оборудования, стенды для проверки механизмов и устройств, приземистые столы, вмурованные в пол. Выползали из памяти странные определения: «зал регламентных работ», «техническая площадка», «локальная зона объекта «Арсенал»… Мастерская по сбору и разбору ядерных боеголовок… Механики работали за подобными столами, за каждым — отдельная, особо обученная и натасканная бригада. Никаких разговоров, никаких перекуров, все внимание — на работу. Только лаконичные фразы, они сопровождали отточенные движения: «Распрямляю пассатижами шпильку на четыре миллиметра, стопорящую гайку номер шесть. Извлекаю ее из узла». И специально обученный человек заносил эти слова в журнал. «Беру ключ девять на двенадцать, проворачиваю гайку номер шесть на четыре с половиной оборота против часовой стрелки». И снова всё записывалось, и это не было странным, учитывая, с чем в обнимку работали эти неизвестные, но, безусловно, героические люди…
Благодаря мерцанию, исходящему от удаляющихся субъектов, сохранялась малая видимость. Следующий цех, разгороженный на три продольных прохода. В каждом — отдельная технологическая зона. Сложно разобраться в темноте и разрухе, что здесь такое. Колонны оборудования, стеллажей для хранения «полуфабрикатов» уносились вдаль. Они располагались на возвышениях. Люди уходили по центральному бетонному желобу — прямоугольному каналу, глубиной порядка полуметра. Замыкающий шествие внезапно остановился, матовый светлячок на лбу сделался ярким, мощным, концентрированным! Екнуло сердце, но инстинкты уже работали. Лида метнулась влево, Борька — вправо. Глеб подался туда же плечом вперед, перемахнул через окантовку желоба. Приземлился относительно успешно, без переломов, зацепившись лодыжкой за огрызок стальной трубы, любезно произрастающий из бетонной заливки. Хотелось верить, что спецназовцы опередили скорость света. Судя по всему, так и было — никаких тревожных звоночков, нездоровой суеты. Глеб высунулся из-за раскуроченного щитка управления, с которого свисали ворохи проводов и щекотали затылок. Человек в конце колонны несколько мгновений созерцал пройденную дорожку, потом повернулся и быстро догнал своих. «Похоронная» процессия (такое впечатление, что эти люди тащили несколько гробов) продолжала свой скорбный путь. Борька облегченно вздохнул и принялся выпутываться из объятий цепких клемм и зажимов.
— Командир, мы, кажется, Лидуньку потеряли…
— Пока не потеряли… — отозвался с соседнего ряда жалобный голосок. — Я все еще с вами, мужчины… Меня тут какая-то хрень в плен взяла и не пускает… О, боже, это живой триффид, он сверлит мне мозг, я его боюсь…
— Значит, так, — распорядился Глеб, — в центральный желоб не выходить, остаемся на своих «параллелях». Живо выпутываемся из «триффидов» и продолжаем преследование. Лидуся по левому желобу, мы с Борькой по правому…
В правой «колее» было относительно безопасно — если не учинять, конечно, вселенского тарарама. Мужчины передвигались гуськом, выверяя каждый шаг, чтобы не споткнуться о дефект в бетонной заливке. Огоньки теперь мерцали по диагонали, метрах в тридцати. И этому огромному цеху не было конца! Нужно их догнать, мелькнула мысль, и Глеб ускорился. Борька за спиной засопел энергичнее. Что-то неправильно мы делаем, рассудил Глеб, Лидуню не видно, как потом аукаться будем? Ладно, разберемся, рыбак рыбака видит издалека…
И вдруг Борька, оборвав свое сопение, резко схватил его за плечо! Глеб встал как вкопанный, обернулся. Что за черт! За ними по желобу передвигались несколько огоньков! Возможно, трое или четверо, сказать точнее невозможно — люди шли в цепочку друг за другом, «светлячки» накладывались, сливались. Пока их не видели, фонари освещали ограниченное пространство под ногами, но маленькая колонна передвигалась довольно споро, собираясь догнать основной контингент. Сколько же чужаков в этом подземелье?! Маленькая обученная армия? Принимать решение нужно было быстро. Огоньки приближались. Выбираться в основной проход рискованно — до основной колонны злоумышленников оставалось метров пятнадцать. Только к стене — она была где-то рядом. Они передвигались на корточках, выбравшись из бетонного желоба, ползли, натыкаясь на «естественные» преграды, терпеливо сносили ушибы. Стена действительно оказалась рядом. Под ней тянулась выемка, способная вместить максимально сжавшегося человека. Раньше здесь были проложены силовые кабели под защитными кожухами, но в новейшее время не осталось ни кабелей, ни кожухов, только сырая полукруглая вмятина в полу…
Они лежали, сжимая рукоятки пистолетов для подводной стрельбы, считали секунды. По идее, маленький отряд уже должен их догнать! А если не догнал, то им следовало подавать какие-то звуковые «сигналы». Но было тихо. Оглушительно тихо! Происходило что-то странное. Не померещилось же им, в конце концов! Терпение кончалось — как и матерки в голове. Глеб не выдержал, приподнялся. В округе было тихо, темно, и окончательно становилось не по себе. Люди с фонарями куда-то пропали! Царила безраздельная тьма, оставалось надеяться лишь на слух. Но они ничего не слышали!
— Мистика, командир, право слово, мистика… — с оттенками благоговейного восхищения урчал Борька, у которого терпение тоже оказалось на нуле. — Знаешь, мне думается, еще немного, и я смогу преподавать философию…
— Засунь ее в задницу, свою философию… — не очень-то тактично отозвался Глеб. — Просто эти люди куда-то свернули, в цехе достаточно боковых ответвлений. Обычное дело, чего мы так напрягаемся?
— Вот я и говорю, командир… Кстати, Глеб, такими темпами мы точно потеряем Лидуньку. Ты только представь, где она сейчас…
А вот это было вовсе некстати! Он от злости уже поскрипывал зубами. Больше всего на свете Глеб ненавидел ситуации, которые не мог контролировать! Оба решения были ошибочными: преследовать группу незнакомцев и дробить отряд. Но он не мог позволить себе лететь сломя голову. Он выжидал, прислушивался — не исключено, что оппоненты, почувствовав проблему, погасили фонари и тоже сидят, выжидают, слушают… Нет, он никого не чувствовал!
— Борька, ходу, но только тихо…
Они перемещались по пространству, как призраки, не создавая шума. Спустились в желоб, посидели в позе отдыхающих гастарбайтеров. Глеб был абсолютно уверен, что поблизости никого нет. Все чувства обнажены, набухли, кровоточат… Обманули сами себя! Они отправились дальше по рваной бетонной ложбинке — делая широкие шаги, стараясь не срываться на бег. Это был не цех, это были Лужники какие-то! Можно представить, в какие дали учесала на левом фланге Лидунька — она ведь не в курсе «мужских» дел! Огоньки по диагонали уже не просматривались — колонна людей, переносящих тяжести, далеко оторвалась. И снова Глеба пощипывало беспокойство. Легкое раздражение, душевный дискомфорт… Поначалу он не мог понять, с чем это связано. Не предчувствие, что по фронту расположилась рота автоматчиков, уже готовых открыть огонь. Что-то другое, дразнящее чувствительные рецепторы… И звон в ушах вдруг начал превращаться во что-то иное — делался далеким вибрирующим гулом…