И в изумлении остановилась.
Не может быть…
Кейт пересекла улицу, встала перед витриной, и сердце ее сжалось от странного чувства: такого ужаса она еще в жизни не испытывала.
В витрине была выставлена картина. Обнаженная натура.
Эту работу она знала как свои пять пальцев.
Кейт почувствовала себя раздавленной, уничтоженной. К горлу подступила тошнота, голова закружилась, и она едва не растянулась прямо на тротуаре.
В правом нижнем углу витрины виднелась карточка с названием: «“Содержанка”. Автор К. Альбион. Картина из частной коллекции. Любезно предоставлена мистером и миссис Александр Монроу во временное пользование».
* * *
Они лежали в постели, Алекс с нежностью поглаживал ей спину.
– Я хочу, чтобы ты сделала для меня кое-что не совсем обычное.
– Пожалуйста, – улыбнулась она и лениво, как кошка, потянулась всем телом.
– Помнишь, когда мы с тобой только познакомились, я говорил, что хочу заказать тебе картину? Напиши для меня автопортрет.
– Зачем тебе понадобился мой портрет? – засмеялась она. – Я и так вся твоя.
– Понимаешь, я хочу иметь возможность всегда тобой любоваться. Портрет можно повесить на стену.
– Как охотничий трофей, да? Рядом с головой лося?
– Если хочешь, можешь нарисовать голову лосихи, – сказал он и отбросил с ее лица волосы. – Но только чтобы она была похожа на тебя.
– Зачем нужен портрет, если у тебя есть оригинал?
– А мне хочется, чтобы тебя было еще больше.
– Куда уж больше! – В голосе Кейт послышалась нотка досады. Ей показалось, что просьба Алекса больше смахивает на требование.
Но он попытался свести все в шутку:
– Всегда найдется что-нибудь еще. Стоит только очень захотеть.
Она закрыла глаза:
– Я сто лет не брала в руки кисть. Небось уже и писать разучилась.
– Ну, это вряд ли. – Он вздохнул и перевернулся на другой бок. – Впрочем, кто знает? Может, ты и вправду истощилась, засохла. Считай, что я делаю тебе одолжение, даю уникальный шанс.
Кейт открыла глаза и посмотрела на него в упор. Он что, шутит? Но лица его в темноте было не разглядеть.
Минута нежности прошла. Алекс мастерски умел раздразнить ее любопытство, а потом одним махом словно бы выбить почву у нее из-под ног. С ним Кейт либо парила высоко, либо падала – середины не было. Ну разумеется, он пошутил. Однако семена сомнений были посеяны, и они быстро стали расти. Кейт отодвинулась от Алекса, откатившись на свою половину кровати. Неужели она иссякла, как художница? Быть того не может! Ничего, она ему докажет!
Но когда Кейт принялась за автопортрет, у нее сначала ничего не получалось, выходило совсем не похоже. В художественной школе ей уже приходилось несколько раз писать автопортреты, было у них такое задание. Но Кейт этот жанр не любила. Рисунки пером или карандашом у нее вечно получались какие-то робкие, в традиционном стиле, больше смахивающие на фотографии. Как мучительно было подолгу изучать себя в зеркале как объект, безжалостно отмечать каждую деталь, каждый свой изъян: далекие от совершенства черты; этот шрам, все еще выделяющийся маленьким полумесяцем на лбу; эту едва заметную печаль в глазах под тяжелыми веками. Уголки застывших губ на всех автопортретах Кейт были неизменно опущены вниз; волосы, тогда еще темные, свешивались на плечи густыми гладкими прядями. Во всех ее законченных автопортретах чувствовалась некая скованность, и это сбивало с толку преподавателей, привыкших видеть перед собой куда более смелые произведения Кейт. Отметки у нее в тот семестр были на удивление низкие.
На этот раз Кейт выбрала большое, в человеческий рост, зеркало, а по всей своей маленькой мастерской расставила горящие свечи. Она решила писать себя обнаженной, полулежащей на разобранной постели.
После долгих занятий копированием, бесконечного изготовления изощренных репродукций чужих произведений работа над автопортретом стала для Кейт в некотором смысле поворотным пунктом и даже постепенно превратилась чуть ли не в манию. Она старалась скорей закончить дела и сломя голову бежала домой, где частенько трудилась до глубокой ночи. Кейт никогда не любила позировать обнаженной. Но странное дело, только в таком виде портрет обретал динамику и живость. Обнаженная натура выявляла скрытое напряжение объекта, некий внутренний конфликт. Кровать на ее картине, словно бы плывущая в темноте и имеющая размытые очертания, выглядела несколько зловеще. И обнаженная фигура молодой женщины не столько возлежала на ней, сколько рождалась из этой бесформенной массы.
Прямо скажем, назвать полотно прекрасным было трудно. Зато оно, безусловно, цепляло, волновало, будоражило воображение. И было гораздо глубже и сильнее абсолютно всех ее предыдущих работ, включая самые лучшие.
Кейт показала картину Алексу. Он внимательно изучил ее, но не сказал ни слова. Этот человек, у которого всегда наготове были резкое суждение, остроумное замечание, язвительная колкость, просто стоял, смотрел и хмурил брови.
– Кажется, у тебя и вправду есть талант, – произнес он наконец.
Слова эти прозвучали, скорее, как осуждение, нежели чем как похвала.
Она не поняла его и в глубине души испугалась, словно ее неизвестно по какой причине забраковали. А потому спросила:
– Но тебе нравится?
– Я же сказал, что у тебя талант, причем мирового уровня. Да, кстати, как ты назвала картину?
– Не знаю. Я об этом еще не думала. Пусть пока будет «Без названия».
Лицо его смягчилось.
– Ладно, название я сам придумаю, договорились?
Не сказать, что это предложение пришлось Кейт по душе. И все же она уступила. Похоже, Алекс хочет обладать хотя бы малой толикой всего, что она делает. О да, он любил ее, страстно, ревниво, жадно. Но она расплачивалась за это частичками собственной души.
* * *
Кейт толкнула тяжелую дверь галереи Ричарда Грина. Дверь захлопнулась за спиной, отрезав ее от внешнего мира. Кейт окружила неестественная тишина, словно бы она оказалась в безвоздушном пространстве.
Она оглядела стены, выкрашенные в традиционный цвет бургундского вина, на которых висели подсвеченные картины. Было время, когда она страстно желала, чтобы и ее работы попали в коллекцию какой-нибудь галереи, правда не этой. Сейчас Кейт казалось, что она совершенно беззащитна, совсем голая, как и на своей картине. Нелепо было предполагать, что кто-нибудь узнает ее, но все равно сердце девушки отчаянно колотилось, а в висках стучали молоточки. Она взяла со столика брошюрку, открыла, но никак не могла сосредоточиться. Через минуту к ней подошла красивая темноволосая молодая женщина.
– Я могу вам чем-нибудь помочь? – спросила она.
Кейт покачала головой.