– Да.
– И Кузьмин дал денег?
– Я предупредила, что мое имя не должно упоминаться в разговоре с Вязьминым, и Кузьмин выступил этаким «хорошим парнем», благотворителем, который вызвался помочь, услышав о беде бывшей сотрудницы – какое благородство!
– Но почему же ваш бывший муж не упомянул о том, что Кузьмин ему помогает?
– Думаю, он боялся, что тот может и перестать давать деньги. Я не в курсе подробностей их договора, но, предполагаю, что Кузьмин выставил свои условия.
– Так все-таки зачем вы приходили к нему в день гибели его племянника?
– Я уже сказала, что Анжелике требуется реабилитация. Я нашла клинику в Израиле, выслала туда результаты обследования дочери (вы не представляете, каких трудов мне стоило заполучить их в обход Вязьмина!), и они пообещали, что сумеют, если и не поставить ее на ноги, то, по крайней мере, улучшить качество жизни. На поездку, лечение и проживание необходима большая сумма, поэтому я отправилась к Кузьмину во второй раз. Надо ли говорить, что он не обрадовался визиту!
– Вы поэтому не рассказали правду Рассохову?
– Я боялась, что Кузьмин может прервать поток финансирования – он вполне на это способен. Со мной он разговаривал, как с акционером компании или клиентом, торговался, как будто моя дочь – неодушевленный предмет! Ему было важно одно – чтобы его имя, имя Сугривина и название «Пугачефф» никогда и нигде не всплыли в связи с тем, что случилось с Анжеликой. Я не знаю, как мне выпутаться, не привлекая Кузьмина, но я не хочу оказаться за решеткой, у меня ведь дети!
– Где вы находились в момент убийства? – задала Регина главный вопрос. – Кто может подтвердить, что вас не было на месте преступления?
– Никто, – едва слышно ответила Троицкая. – Я вернулась домой, когда все уже спали. Муж пришел еще позже…
– И все же, чем вы занимались все это время? – повторила Регина.
– Вы не поверите.
– А вы все-таки попробуйте!
– Я сидела в машине под окнами нашей с Вязьминым старой квартиры. Не могла заставить себя ни подняться и позвонить в дверь, ни уйти. Кузьмин пообещал подумать над моей просьбой, но не сказал ни «да», ни «нет». Проблема в том, что теперь, когда Сугривин мертв, а Анжелика не может рассказать правду, ему легко «соскочить»: никаких доказательств вины его племянника, кроме моих слов, нет! Мне очень нужна ваша помощь: я не могу сказать правду следователю и не могу молчать, иначе окажусь в тюрьме за преступление, которого не совершала… Регина Савельевна, что же мне делать?!
– Успокойтесь, – адвокатесса накрыла своей ладонью руку Троицкой и мягко похлопала. – Я подумаю над стратегией, но пока, к сожалению, вам придется посидеть здесь. Рассохов имеет право держать вас до десяти суток без предъявления обвинения. Я постараюсь добиться освобождения под залог, ведь доказательства против вас опять же косвенные, и вы – не рецидивистка какая-нибудь, а жена уважаемого человека. Так что постарайтесь успокоиться – вы невиновны, я и обязательно это докажу!
* * *
Захар надевал шлем, когда из здания, где располагался офис Регины, выскочила Устинья и быстрым шагом направилась к нему. Она напоминала большую цаплю – немного угловатую и все же грациозную, длинноногую и такую тонкую, что, казалось, ее может унести порыв сильного ветра с залива.
– Я с вами! – выпалила она, приблизившись на расстояние крика. – Вы же к Кузьмину едете?
– Зачем тебе? – удивился Захар.
– Я проработала в «Пугачеффе» почти пять лет, но ни разу не видела генерального. Мечтаю посмотреть в глаза человеку, который едва не разрушил мою жизнь! Он сделал все для того, чтобы меня посадили, и я хочу реванша!
– С чего ты взяла, что будет реванш?
– Во-первых, теперь у нас есть показания Умарова. Во-вторых, только что звонила Регина Савельевна. Она сказала, что Троицкая приходила к Кузьмину в день, когда убили Сугривина, с требованием денег на дорогостоящую реабилитацию Анжелики. Наша задача – не только заставить Кузьмина выплатить мне компенсацию, но и сделать так, чтобы он, несмотря на смерть племянника, продолжал поддерживать Анжелику, ведь иначе у нее нет шансов на хотя бы частичное выздоровление!
– Наша задача? – переспросил Захар, вздернув пересеченную широким шрамом бровь.
– Именно! – не моргнув глазом, подтвердила Устинья. Теперь это местоимение, раньше не имеющее смысла, приобрело важное значение, и она даже испытывала удовольствие, когда выговаривала его. – Я еду с вами!
Не дожидаясь разрешения, девушка пристроилась позади Захара. Она не могла видеть, что его рот кривится в одобрительной ухмылке.
Пробки – не большая помеха для «Hoss Boss»: Захар ловко лавировал между выстроившимися в бесконечную линию автомобилями, хозяева которых провожали его и его спутницу завистливо-тоскливыми взглядами, и они въехали на территорию «Пугачеффа» уже через полчаса. Существовала возможность, что Кузьмина не окажется на месте: во‑первых, время уже к восьми вечера, во‑вторых, он не сидит на месте и часто перемещается как по городу, так и летает в другие города и за границу. Заранее договариваться о встрече Захар не стал, не желая объясняться по телефону через посредников, поэтому на КПП бдительный охранник задержал посетителей, пытаясь выяснить причину их визита.
– Скажи своему боссу, браток, что здесь представители адвоката Гнедич, и у них, то бишь у нас, есть кое-какая информация о его покойном племяннике, которую они, то бишь мы, отнесут в офисы всех центральных телеканалов, если он откажется с нами встречаться!
Надо отдать парню должное: он не стал продолжать расспросы, а просто снял трубку и слово в слово передал сказанное Захаром.
– Вы можете войти, – сказал он, дав отбой. – Илья Дементьевич вас ожидает.
Захар победно подмигнул Устинье. Она всегда была не робкого десятка – сиротская жизнь научила бороться за все на свете, будь то кусок праздничного пирога на чьем-то дне рождения или место в крупной компании, – но рядом с Захаром девушка впервые почувствовала себя под защитой. Устинья могла спрятаться за его широкой спиной, а он, как ледокол, двигался вперед, разрушая любые препятствия на своем пути, оставляя для нее гладкий фарватер.
Молчаливая секретарша средних лет проводила гостей в кабинет. Устинья впервые находилась здесь; в бытность ее помощницей Рафии и позднее, при Сугривине, это помещение оставалось вне пределов ее досягаемости. В концерне оно обладало некоей сакральной значимостью, словно храм или лобное место, и лишь избранные могли сюда проникнуть. Ничего особенного – стены, пол и потолок. Никаких излишеств, никакой роскоши – все по-деловому, даже слегка аскетично, если сравнивать с кабинетом Сугривина (первое, что он сделал, въехав на место Рафии, это заказал ремонт и выбросил старую мебель).
В кабинете находились два человека – сам Кузьмин и его начальник службы безопасности Гойда. В отличие от генерального директора начбез был Устинье знаком, она видела его несколько раз у Сугривина и в других местах, когда по делам курсировала по этажам. Он вызывал у нее нервную дрожь. Малоподвижное лицо, невыразительный взгляд, скользящий по людям и предметам, ни на ком не останавливаясь, всегда поджатые губы и очень коротко стриженная голова, по форме напоминающая шар для боулинга. Как и сам Кузьмин, Гойда не отличался высоким ростом и тем не менее как-то умудрялся выглядеть угрожающе внушительно. Все знали, что Гойда – цепной пес Кузьмина, готовый по одному его слову растерзать любого, кто посмеет приблизиться без «высочайшего» соизволения. Устинья слыхала, что во время одного из покушений начбез закрыл босса собственным телом, едва не расставшись с жизнью. В тот раз Кузьмин сделал все, чтобы вытащить своего ангела-хранителя с того света. Таким образом, Гойда, по сути, являлся персоной, особо приближенной к главе «Пугачеффа», и у Кузьмина вряд ли были от него секреты.