Вообще с такими зверями, как Вялый, лучше держать себя построже и настороже. В пустых песках субординация иногда забывается.
«Что стряслось-то? – думал Сержант, без толку пройдясь взад-вперёд. – Куда все запропали… Сигареты скоро кончатся».
Кряж уселся на корточки и начал мять пустую консервную банку, превращая её в блин.
Этого Кряжа, вспомнил Сержант, единственного в отряде пугалась полковая овчарка, не боявшаяся даже без устали задиравшего её Вялого. Хотя Кряж ничего дурного ей не делал. Просто начинал трепать за холку, а потом, незаметно для себя самого, стремился повалить на землю и дальше уже не мог сдержаться, чтоб не поиграть ещё: не давал псу подняться, бодал его и подминал тяжёлыми руками, пока собака с непривычным, почти на истерике, визгом не высвобождалась. Делала потом широкие круги, косясь на Кряжа глазом, напуганным и бешеным одновременно. Кряж стоял тогда без улыбки, не совсем даже разобравшийся, что стряслось, и похож он был на тяжёлую и, может быть, подводную коряжину, на которую если наедет лодка, то расколется пополам.
– Кряж, я забыл, у тебя дети есть? – спросил Сержант. Он вдруг не без ужаса представил, как Кряж будет играть со своими чадами.
Кряж пожал плечами:
– Откуда, – странно ответил он.
– А ты спроси у Витьки, откуда они берутся, – откликнулся Вялый. – А то ты, наверное, не так пользуешь подругу, напутал всё.
Кряж хмуро посмотрел в ту сторону, откуда раздавался голос Вялого – самого его видно не было за стеной.
– Так ты не женат? – спросил Сержант.
Кряж пожал плечами так, словно ему самому было неясно – женат он или нет.
…Самара отвернулся набок и вроде заснул. Рыжий сидел у стены, привалясь к ней голой головой; странно, что его затылку не было больно.
…Нет большей пустоты, чем в ожиданье.
Сержант ещё в детстве пытался развеселиться в любую тяготную минуту, говоря себе: «А вот ты представь, что тебе умирать надо сегодня: с какой тоской ты тогда вспомнишь это время, казавшееся совсем нестерпимым… Наслаждайся, придурок, дыши каждую секунду. Как хорошо дышится…»
– Достало уже тут лежать! – вдруг поднялся Самара. Сна у него не было ни в одном глазу.
– А чего ты? Спи! – предложил Сержант. – Вернёшься на базу, всё одно будешь спать.
– Там другое дело. Там я буду… спокойно спать. А тут… Машина, что ли, у них сломалась?
Сержант не ответил.
– Сразу все три? – спросил за него Рыжий.
В отряде было три машины.
– Ну, уехали куда на двух, – предположил Самара.
– Куда? – откликнулся Рыжий. – В Россию?
– Откуда я знаю, – отозвался Самара; он сам понимал, что ехать особенно некуда.
Он снова упал на спину и лежал с открытыми глазами.
– Тошно как, – сказал.
Сержант подумал мгновенье и озвучил то, чем сам себя успокаивал в такие минуты и о чём вспоминал недавно. Он вообще избегал отвлечённых разговоров с бойцами – ни к чему, но тут нежданно впал в лирическое настроение.
Самара покосился на Сержанта удивлённо и не ответил: просто не знал, что сказать.
– Сержант, а ты кем работал раньше? – спросил Рыжий.
– Вышибалой в кабаке, – ответил Сержант, повернувшись к Рыжему.
– А потом?
– Грузчиком.
– А потом?
– А потом опять вышибалой.
– И всё?
– Всё.
– А… психологом не работал?
– Нет.
– А ты мог бы. Мозги заговаривать.
«Да, не надо было, – решил Сержант. – Не надо этого всего было говорить, сам ведь знаешь…»
– Хорошо, Рыжий, я подумаю, – ответил спокойно.
– У меня имя есть, – сказал Рыжий, полузакрыв глаза.
Сержант вперил в него ясный свой взор, но Рыжий не реагировал.
– Я так понимаю, именем тебя будут называть два человека: твоя мама и я, – сказал Сержант.
– У меня нет мамы.
– Ну, значит, я один.
– Ты один.
Сержант сглотнул злую слюну.
– Встань, рядовой, – сказал он Рыжему.
Рыжий открыл ленивые глаза.
– И будь добр, рядовой, объясни мне, в чём дело. Тебя что-то не устраивает?
– Да, меня…
– Встань сначала.
Рыжий медленно поднялся и встал, опираясь спиной о стену.
– Меня не устраивает, что у нас не заряжены рации.
Сержант кивнул головой.
– И ты должен был это проверить, – закончил Рыжий.
– Я услышал тебя, – ответил Сержант. – Можешь написать рапорт на имя начальства по данному факту. Ещё есть вопросы?
– Пока нет.
– Тогда иди и проверь сигналки и растяжки.
«Чёрт его подери, – подумал Сержант, проводив Рыжего взглядом. – Что с ним стряслось такое…»
«Кто его вообще Рыжим прозвал?» – попытался он вспомнить – и вдруг вспомнил.
Ничего особенного: была у них, ещё там, в далёкой России, обычная попойка, а этот всё сидел в стороне – он недавно пришёл в отряд.
– Чего ты там сидишь всё время, с краю? – поинтересовался главный отрядный балагур, зампотех, худой и говорящий чуть гнусавым голосом, по прозвищу Жила. – Что ты как рыжий?
Само по себе это было не смешно, но в приложении к блестящей, лишённой волос голове показалось забавным. Все захохотали пьяно.
– Какой ты остроумный, – ответил тогда Рыжий негромко. – Острый язык твой. У меня карандаш есть – заточишь?
– Я не карандаш заточу, я тебя задрочу, – ответил Жила, и все снова весело обнажили пьяные клыки и языки розовые.
– Ладно, Рыжий, не гнуси, – сам прогнусил Жила вполне доброжелательно. – Иди, выпьем на брудершафт, за твоё новое имя.
При всей своей забубённой весёлости, он был жестоким, Жила, и умел обломать и любил это делать.
Так и повелось: Рыжий…
– Чего он? – весело спросил Самара у Сержанта.
– Иди с ним сходи, – ответил Сержант, быстро успокоившийся. – А то он… бросится там сейчас на растяжку. Последи, чтоб…
Самара, весело ухмыляясь, вышел на улицу.
– Автомат возьми, куда ты со своим веслом побрёл, – крикнул вслед Сержант.
Самара вернулся и поставил в угол снайперскую винтовку, взял «калаш».
– Что у вас тут? – появился Вялый.
Сержант пожал плечами.
– Всё нормально, Вялый, – ответил, улыбаясь. – Или тебя тоже больше Вялым не называть?