Видя, что Батя разошелся не на шутку, Дмитрий молчит, кивая и зная, что гнев Колесникова скоро пройдет.
– А силища? Мама не горюй! Вроде и не бычара, а вспомни, как он тогда вступился за девку и с одного удара Митяя скопытил? Уж на что Митяй здоровый, тертый мужик, спецназер! А рухнул как подкошенный, помнишь? И зубы долой! Сами мы вроде от мутантов и больных Убежище вычищаем, а втихую, получается, за спинами жителей используем уродов для дел своих. И баба эта, с которой он пришел, как ее там… – Колесников хмурится, – Эльза. Ух, крови попортила! Вовремя избавились, а получается, он по ее стопам пошел. Так и до бунта недалеко! Сидел бы тихо – жил бы лихо. От урода добра не жди! Туда ему и дорога! – тяжелый кулак Колесникова грохает об стол.
Видя, что Колесников успокоился, эсбешник говорит:
– Правильно ты все сказал, только что мы делать будем, если Тень вернется, а?
– Вернется? – удивляется Батя. – Шутить изволишь! Он что – бессмертный, что ли?! От каннибалов еще никто не возвращался!
– Это да, но ты же знаешь, не люблю я неожиданностей. Давай подумаем, – настаивает эсбешник.
– Чуешь чего? – настораживается Колесников.
– Опасаюсь, – уклончиво отвечает Дмитрий. – Ты же меня знаешь, лучше перестраховаться, чем потом кипиш поднимать. Давай будем исходить из худшего: Тень жив и знает про подставу. Если он вернется, то, даже затаившись на время, все равно захочет отомстить. Будет расспрашивать, что да как было. Пойдут разговоры ненужные. Что тогда?
Колесников задумывается. Снова ходит из угла в угол.
– Ну… раз так, и у меня соображение на этот счет имеется, – Батя смотрит на Арсеньева. – Кроме нас с тобой и начвора, кто во всех подробностях про операцию знает? Никто! Хирург и Химик не в счет. Они и не рыпнутся, слишком местечки тепленькие. Хлыщ тоже молчать будет. Рентген сдох. Что там, в «МЕГЕ», на самом деле было – никто не знает. Надо сработать на опережение, так сказать, подготовить почву. Главное – повернуть все, как нам надо. Да, еще… – Колесников задумывается. Бросив взгляд на Дмитрия, он выдерживает паузу и веско говорит: – И про отца Силантия нам забывать не стоит. В силу он входит, люди его слушают. А особо те, кто с головой дружить перестал.
Дмитрий кивает.
– Я давно нашего «праведника» пасу. Не раз он уже нам с тобой дорожку переходил. Есть у меня человечек в его стаде, – эсбешник усмехается, – из ближних к нему.
– Потом расскажешь, не время сейчас, – обрывает его Колесников и нажимает вделанную в столешницу кнопку сигнала.
Дверь быстро распахивается. На пороге застывает парень. Колесников знаками для глухонемых и сопровождая все словами приказывает:
– Игорь, сделай нам… чая покрепче… И не пускай никого! Совещание у меня!
Арсеньев внимательно смотрит на Колесникова:
– Так чего ты с Тенью удумал, а, Батя?
– Обожди! – начальник машет рукой. Дождавшись, когда дверь захлопнется, Колесников поворачивается к эсбешнику:
– Вернуться, говоришь, Тень может, ну-ну… В таком случае, поступим с ним так. Слушай сюда, Нострадамус!..
* * *
«Где я?! Что со мной?» – по голове словно все черти ада колотят молотами, вознамерившись вышибить мне мозги.
Сознание медленно возвращается. Сначала возвращается обоняние. Это я понимаю по тому, как тошнотворная вонь ударяет в нос. Затем восстанавливается зрение. Я вижу вокруг себя сгорбленные фигуры.
«Потрошители!» – взрывается в мозгу.
Понимаю, что людоеды держат в руках оружие и факелы. Черный дым коптит низкий каменистый свод. Стараюсь не смотреть на пламя – больно глазам. Не могу пошевелить ни руками, ни ногами. Меня явно куда-то несут, точнее, тащат по узкому каменному туннелю. Чуть приподнимаю голову. Я привязан к чему-то вроде носилок, сделанных из пары наскоро срубленных толстых веток.
Пытаюсь осмотреться – тщетно. Глаза залиты кровью и заплыли.
– Лежи смирно! – рявкает кто-то под ухом. – А то гляделки твои вырежем!
Вслед за этими словами я получаю удар кулаком в лоб.
«Судя по всему, я в какой-то пещере, – только сейчас до меня доходит весь ужас моего положения. – В их логовище!»
Пытаюсь сообразить, где же в Подмосковье могут быть столь обширные пещерные комплексы, и в мозгу вспыхивает слово – «Сьяны». Так вот, значит, откуда они приходят. Теперь все сходится. «Система», как ее еще называют некоторые, находится как раз между Люберцами и Подольском, недалеко от Домодедово.
«Черт! Сколько же времени я был в отключке? – панически думаю я. – Почему они меня сразу не убили, а приволокли сюда? На каннибалов не похоже, обычно они сразу раздирают жертву и поедают. Месть за сына Расчленителя? Хотят пытать? И где сам Расчленитель? – тысячи мыслей лезут в голову. – Странно, почему мне теперь совсем не страшно, скорее любопытно? Точно я попал в эпицентр шторма и теперь наблюдаю за всем со стороны. Мы столько времени пытались узнать, кто они, откуда приходят, вот мне и «повезло». Первопроходец, мля!» Мысли путаются, заплетаются, как ноги у пьяницы, перебравшего самогона. Я уже сам не знаю, почему мне приходят такие идеи в голову.
Кто никогда не бывал в подобных ситуациях, этого не поймет. Думаю, что мозг, не желая свихнуться, выстраивает хоть какую-то защиту, пытаясь найти логику и оправдание всему происходящему.
Провожу аналогию с Христом, о чьем жизненном пути, а особенно о восхождении на Голгофу, так любит рассказывать отец Силантий. Только там он шел сам, а здесь меня несут, хотя окончание истории одно – смерть.
«Через погибель – мы возрождаемся. И чем тяжелее отход в мир иной, тем большего очищения мы достигаем, прежде чем предстать пред Его очами», – любит говаривать священник.
По его словам получается, что все те, кто умер не сразу, а изрядно помучились, должны гарантированно попасть в рай. А мы – те, кто еще живы и барахтаются на поверхности – мы, что же, в Чистилище? Похоже на то.
Маховик времени поворотился вспять, неумолимо отсчитывая годы новой эры средневековья, куда мы добровольно вогнали себя в желании раз и навсегда остаться доминирующим видом на этой планете.
Тем больше разочарование – осознавать, что отныне человек низвергнут с пьедестала до вида «скот двуногий», кем я сейчас и являюсь. Думаю, пройдет еще немного времени, и нас станут разводить на мясо в подземных фермах вместо свиней, давая спариваться наиболее репродуктивным особям. Кому тут бифштекс с кровью? Но я отвлекся…
Меня тащат куда-то вниз. Кое-где в стены вставлены чадящие факелы. Потолок то приближается, так что я едва не бьюсь головой о каменистый свод, то удаляется. Поворот, другой, третий. Узкий проход расширяется, разделяясь на два туннеля. Судя по следам на стенах и кучам битого камня на полу, здесь явно поработали киркой. Отряд останавливается. Сколько здесь потрошителей, не понятно. Пять? Десять? Часть из них стоит во тьме, явно не желая попасть в круг света от факелов. Сгорбленные, ссутуленные фигуры маячат на границе света и тьмы. Лиц толком не разобрать. Сил, чтобы включить «ночное» зрение и рассмотреть их, у меня нет. Довольствуюсь тем, что видно.