Приглядевшись, я понимаю, что потрошители (на них теперь нет противогазов и респираторов) четко делятся на две группы. На: «старичье» и «молодежь». Причем каждое поколение придерживается себе подобных. Более мелкая «молодежь» стоит в тени. Не выносят света? Интересная иерархия.
Замечаю, как два каннибала, «старый» и «молодой», отходят в сторону и о чем-то переговариваются. Точнее, говорит «старый», одетый в видавший виды замызганный и покрытый бурыми пятнами (крови?) комбинезон. «Молодой», замотанный в какое-то тряпье, его слушает, кивает и пару раз что-то нечленораздельно мычит. И как только они понимают друг друга? Людоеды смотрят в мою сторону. «Молодой» тычет в меня ножом, после поворачивает голову к «старику». Они, видимо, решают, как поступить дальше. До меня долетают обрывки фраз:
– …идете…
– …его…
– Не жрать…
– …так приказал…
«Молодой» кивает. Тихо свистнув, он машет рукой сотоварищам. Потрошители разделяются на две группы. «Молодые» уходят – точнее, ловко, друг за другом, залезают в узкий туннель – «ракоход». Хорошо они приспособились к жизни под землей. Оставшиеся пять каннибалов – одно «старичье». Не говоря ни слова, они снимаются с места и волокут меня по более широкому – явно главному туннелю. Перед глазами тянется выщербленный, покрытый змеистыми трещинами свод пещеры. Сверху сыплются мелкие камешки. Надеюсь, нас не завалит. Хотя, может быть, это и к лучшему.
Еще минут через пять, хорошо приложив меня головой о каменный выступ на стене, каннибалы затаскивают меня в сужающийся проход.
Рывок, другой. Волокуши застревают. Слышу, как каннибалы суетятся:
– Раз твою за ногу! Что за хрень? Вроде должны были пройти.
Один из них, с мордой, покрытой шрамами, поворачивает голову, машет факелом и, пройдя чуть дальше, кричит, обращаясь к кому-то:
– Урод! Ко мне!
Я слышу впереди какой-то шум. Кто-то из потрошителей, видимо, из уже успевших пролезть вперед, возвращается.
– Ну, что там? – спрашивает «старик» у «молодого», которого я не вижу, но зато хорошо чувствую по запаху.
«Черт! – усмехаюсь против воли. – А ведь мне казалось, что я знаю о вони все!..»
Пахнет не просто не мытым в течение многих лет телом, а дерьмом и гниением. Эту вонь ни с чем не перепутать, уж поверьте, насмотрелся и нанюхался в медблоке. Так может вонять только начавшая разлагаться плоть у еще живого человека.
Тот, кого назвали Уродом, громко сопит, чмокает губами. Видимо, ему трудно разговаривать. Наконец, он с трудом отвечает:
– Шшш… ам!
– Там? – переспрашивает каннибал. – Что там?
Опять раздается сопение.
– Сшт… ены пошшш… ли.
Слышу звук удара.
– Понятней говори! – рявкает каннибал. – Стены сдвинулись?
– Д… а-а… – тихо слышится в ответ.
– Мы с ним не пролезем?
– Нешшш…
«Старик» со шрамами смотрит на меня. Плюет на пол и отдает приказ, от которого, прежде чем до меня доходит смысл его слов, душа уходит в пятки:
– Мясо срезать! Волокуши оставляем. Он пойдет сам. Поводок на шею. Урод его тащит.
Я не успеваю опомниться, как, ловко орудуя ножами, каннибалы освобождают меня от пут, чтобы сразу же связать мне руки и надеть на шею веревку. Я выпрямляюсь насколько могу и упираюсь плечами в свод. Вижу, что в туннеле, в паре метров от меня стоит тщедушный карлик. Передвигаясь на коротких кривых ножках, он подходит ко мне и старается заглянуть в лицо. Я отшатываюсь. Не из-за страха, а из-за отвращения. Все лицо Урода покрыто какими-то грязно-бурыми наростами, которые, наслаиваясь друг на друга, нависают над его ртом. Поэтому ему сложно говорить. Меня буравит пара злобных глаз.
– Поши… мя… со, – шепелявит он, дергая за веревку.
Только сейчас я обращаю внимание на его непропорционально огромные руки, больше напоминающие узловатые лапы.
– Шевелись, мясо! – говорит каннибал, которого я окрестил Шрамом. Остальные трое смотрят на меня. Они тяжело дышат. Во тьме толком не разобрать, как они выглядят. Вижу лишь сутулые фигуры с ножами и топорами в руках. Потрошители замотаны в какое-то тряпье. Я стараюсь не смотреть им в глаза, поворачиваюсь, и тут же получаю удар ногой в спину. Падаю на землю, разбиваю лицо. Кто-то из каннибалов, видимо, решив отвести душу, пинает меня под ребра. Затем еще и еще. Сопротивляться – себе дороже, лучше их не злить. Поэтому, прикрыв голову руками, я просто лежу. Слышится предупреждающий окрик Шрама:
– Нельзя!
Избиение прекращается. Если бы не первитин, я давно бы загнулся от боли, а так я могу сломать ногу и пройти несколько километров. Не знаю, сколько еще будет действовать амфетамин. Ребята говорили, их «торкало» по два-три дня, зато потом отсыпались сутками. Я медленно встаю и заползаю вслед за карликом в «кошачий лаз».
Мы передвигаемся как животные – на четвереньках, обдирая локти и колени об острые камни. Толком ничего не видно. Факел лишь у Шрама. Стены давят. Кажется, они приближаются, сплющивают тебя как тиски. Понимаю, что это мне только кажется, хотя клаустрофобией я не страдаю. Позади меня раздается тяжелое дыхание. Каннибалы постоянно принюхиваются, и я понимаю, что запах моей крови сводит их с ума.
Какой же силой обладает над ними Расчленитель, если из опустившихся до скотского состояния дикарей, часть из которых явно не дружит с головой, он сумел сколотить хорошо управляемый отряд, действующий под стать людскому?
Пыль забивает глаза, тяжело дышать, липкая мокрота рвется наружу, заставляя разбитые губы пускать кровавые пузыри. Что будет дальше – мне уже все равно, лишь бы скорее развязка. Вскоре стенки лаза, резко расширяясь, образуют подобие арки, и наш странный отряд вываливается в просторный туннель. Темнота окрашивается алыми всполохами. Местами виднеются зажженные факелы. Тусклый свет позволяет мне осмотреться.
Туннель разительно отличается от всего, что я видел ранее. Стены и потолок хорошо обтесаны, за счет чего образуется довольно широкий прямоугольный проход.
Громкий окрик Шрама заставляет остальных каннибалов замереть на месте. Карлик дергает веревку так, что я буквально впечатываюсь в стену и лишний раз убеждаюсь в его силище. Осмотревшись, я понимаю причину нашей остановки.
Если пройти по туннелю метров десять, то попадаешь в самую гущу свисающих с потолка грязно-коричневых… корней, щупалец? Черт его знает, что это может быть. Приглядываюсь. Замечаю, как это нечто слабо шевелится.
«Похоже, это так называемые “хватуны”», – вспоминаю я описание подобной мутофлоры из рассказов одного разведчика после его очередного «залаза» в какую-то дыру. Мы ему не поверили, подумав, что боец перебрал самогона. Вот тебе и байки у костра.
«Хвать тебя такой водоросль, – говорил он, – и тащит в самую гущу, а там остальные, ждут-поджидают. Обовьются затем вокруг тебя, впиваются в кожу, даже ОЗК не спасет. Впрыснут чего-то там, и ты растворяешься изнутри, вплоть до костей. А потом выпивают эту жижу. И все, только кожа висит под потолком».