Распечатывая конверт, Катарина еще не знала, что там увидит. А потом — круглые чернильные буквы обрушились на нее, словно груда камней. Ударили в грудь, в голову, в сердце. Она перестала понимать смысл написанного. Только слово «гибель» плясало перед ее глазами шипящей огненной головешкой. Без сил она опустилась в кресло. Когда дети пришли к ней пожелать доброй ночи, женщина не смогла даже ответить — лишь вяло махнула рукой.
Ночью она сидела, положив руки на подлокотники кресла, слушая, как поскрипывает их дом. Их старый уютный дом, в котором она прожила столько лет и в котором надеялась умереть. Двери этого дома распахнулись перед нею двадцать лет назад. Тогда она еще почти не знала своего мужа: они виделись лишь один раз, во время помолвки. Семейство Хаан из Бамберга и семейство Таубер из Мергентхайма несколько месяцев подряд обсуждали брачный контракт, определяя размер приданого, высчитывая, какое имущество получат в собственность будущие супруги. Было условлено, что из принадлежащих ее отцу шестидесяти моргенов пашни Катарина Таубер — будущая Катарина Хаан — унаследует треть. В качестве приданого она также принесет своему мужу ренту от двух ветряных мельниц неподалеку от Мергентхайма и процентный вексель на двести рейнских дукатов, выписанный банкирским домом Гехштеттера.
Потом была свадьба. Заполненная людьми церковь Богоматери на холме Стефансберг, украшенные свежими цветами скамьи, мягкий голос священника и ее, Катарины, собственный голос, произносящий слова супружеской клятвы. Чистое небо над городом, звуки скрипок и флейт, радостные приветствия, благословения, пожелания счастья. Катарина так ждала и боялась этого дня… Одна из ее замужних подруг рассказывала, что происходит после того, как свадьба заканчивается и молодые остаются одни в своей спальне. И сейчас Катарина с опаской смотрела на своего мужа, который шел по улице рядом с ней, крепко держа ее за руку. Высокий, почти на голову выше ее. Крупный нос, глубоко посаженные глаза, выступающий вперед подбородок. Про Георга Адама Хаана говорили, что он — точная копия своего отца: деятельный, упрямый, нетерпеливый. Сможет ли она полюбить его? Сколько детей пошлет им Господь? Что, если Георг будет таким же, как большинство остальных мужчин? Что, если сегодня вместо радости первой любви будет лишь сопение, грубость и боль, запах вина и кислой отрыжки? Мужчины так любят напиваться на праздниках…
Она не переставала думать об этом, пока они шли по городским улицам, сопровождаемые шумной толпой. Не переставала думать, когда они сели за длинный праздничный стол, накрытый в яблоневом саду у подножия Михельсберга. Рядом были три стола для гостей. Вино — рейнское, франконское, мозельское. Жирные каплуны, зажаренные целиком гуси, утки и поросята. Сливы, абрикосы и виноград; пироги, начиненные рубленым мясом, озерные карпы, угри и форель. На этих столах было все, что только можно было себе представить. Георг и его отец были людьми прижимистыми, и деньги умели считать не хуже Якоба Фуггера [104] . Но пышная свадьба — лишний повод напомнить другим о своем богатстве, влиянии, знатности. Будь на то воля семейства Хаан, на праздник была бы приглашена половина Бамберга. Однако имперский ордонанс запрещал горожанам приглашать на свадьбы больше пяти дюжин гостей и накрывать для свадебного пира больше четырех длинных столов [105] . Поэтому здесь, под зелеными ветками яблонь, собрались только самые знатные люди города: бургомистры, каноники, сенаторы, судьи, мастера гильдий.
Катарина почти не притрагивалась к угощению и вино пригубила всего пару раз, когда произносили здравицу в честь молодых. Георг сидел рядом, справа, и почти не смотрел на нее. Она чувствовала запах вина, пота, запах полевых цветов. Его запах. И ей вдруг очень захотелось, чтобы он обнял ее, крепко прижал к груди и чтобы тяжесть его рук навсегда опустилась на ее плечи.
Должно быть, именно в ту секунду, в яблоневом саду у подножия Михельсберга, она полюбила его. Полюбила, еще не зная, какой он на самом деле, ни разу не оставшись наедине с ним, не разделив с ним ложе. С тех пор прошло много времени. Она уже не шестнадцатилетняя девушка, а почтенная матрона, мать пятерых детей. Но ее чувство к мужу не изменилось. То, что люди говорили о нем, оказалось правдой. Георг был напорист, он упрямо шел к своей цели, пробивая насквозь любую преграду. Иногда он был груб и заносчив, а иногда как будто превращался в холодный камень, не замечая и не слыша ее. И все же — он был для нее тем, кого другие женщины ищут порой всю свою жизнь.
Их первая ночь была точно такой же, как и у большинства других новобрачных. Запах чистой постели и свежего ветра, горящая в изголовье свеча, шорох, касание губ. Если бы только они могли остаться одни… Но обычай не позволял этого. Друзья Георга — их было не меньше дюжины, а шуму они производили, как рота пьяных солдат, — выстроились под окном, чтобы выполнить свой долг. Они хохотали, стучали в медные тазы, вертели трещотки, горланили непристойные песни. «Да будет муж понастойчивее, а жена поуступчивее! — весело кричали они. — На поле любовной брани истинный рыцарь выходит трижды!» И тому подобное.
В конце концов, Катарина не выдержала этого шума и расплакалась. Ей было горько, обидно, больно. Ей казалось, что друзья мужа смеются над ней и что он сам, видя ее растерянность, изо всех сил сдерживает снисходительную улыбку. Что, если потом, в конце, ему придет в голову продемонстрировать друзьям свой успех, выбросив из окна простыню, меченную ее кровью? Что, если Георг примется громко обсуждать с ними то, что происходило в их супружеской спальне? От одной этой мысли ее бросило в дрожь. Она сжалась и отступила от мужа на шаг назад, чувствуя прохладный пол под босыми ногами.
Но страхи оказались напрасными. Георг подошел к распахнутым створкам окна и коротко махнул тем, кто стоял внизу. В ту же секунду шум прекратился. Пьяный свистящий шепот, сдавленный смех, неровный, спотыкающийся стук башмаков.
— Думаю, так будет лучше, — сказал Георг. В темноте она не видела его лица, но знала, что он улыбается.
А дальше… дальше наконец-то случилось то, чего она так ждала. Руки Георга скользили по ее коже, она чувствовала его дыхание, и луна улыбалась им сквозь белые занавески.
С тех пор прошло двадцать лет. И все эти годы Георг был рядом с ней. Заботился, защищал, оберегал от невзгод. Он принял каждого из пятерых детей, которых она родила. Когда Катарина болела, он сидел в кресле рядом с ее кроватью: читал вслух книги, давал горячее питье и еду, заставлял пить горькие порошки, которые назначал лекарь. Георг всегда был с нею рядом. Но сейчас — сейчас она осталась одна. И ей приходится рассчитывать только на свои силы.