— Ты будешь мне рассказывать?
Энн отвечает не сразу:
— А что ты хочешь узнать?
— Ну… наверное, больше всего мне хочется знать, почему вы в машине ссорились?
Она опять продолжительное время молчит. Потом я слышу, как она поворачивается на бок.
— Когда мы вернулись домой, я просила его ничего не говорить родителям о том, что случилось, но он ответил, что подписал договор и отвечает за мою безопасность. Поэтому просто вынужден будет все рассказать. Я пыталась убедить его, что со мной все в порядке, но он стоял на своем: если родители узнают, что что-то произошло, а мы промолчали, нам больше никогда не разрешат встречаться.
— Это правда.
— Знаю. Очень мило с его стороны. Я просто не хотела, чтобы они злились.
— Поэтому соврала?
— Когда?
— Когда рассказывала, что потеряла сознание. Уверяла, что от запаха рыбы. Но я видела, как ты в последнее время морщишься. Всему виной сердце, да?
Кровать качается, когда она вновь переворачивается на спину.
— Ты представляешь, что бы произошло, если бы я рассказала им о том, что у меня колет сердце? Они тут же отправили бы всех нас в Портленд, чтобы быть поближе к моим врачам. И что в этом хорошего? Врачи будут меня снова оперировать? Нет. Существуют лекарства, которые могут замедлить развитие болезни? Нет. И что самое важное: представится ли мне еще одна возможность пойти с Тэннером на свидание, если я буду сидеть в Портленде? Точно нет! Неужели ты не понимаешь? Мне пришлось обмануть. Ради нас всех.
— А Тэннер знает, почему ты на самом деле потеряла сознание?
Она шепотом отвечает:
— Нет, — а спустя несколько секунд спрашивает: — Еще есть вопросы? Или остальные ответы ты получила, когда шпионила за мной?
— Я не шпионила… Случайно вышло. Я услышала, как подъехала машина, выглянула в окно, чтобы узнать, кто пожаловал. Не думала, что это ты, потому что было еще слишком рано.
— Да, рано. Но зачем было продолжать следить?
— Прости, — шепчу я.
— Да ладно уж. Все равно смотреть было не на что.
— Я видела, что он обнял тебя в машине.
— Как я уже сказала — не на что было смотреть.
— По крайней мере, было приятно?
— Ну… да. Наверное. Но я все испортила.
— Как можно испортить объятия с симпатичным парнем?
Она протяжно вздохнула:
— После объятий я открыла свой большой рот и спросила: «И это все?» Наверное, я надеялась на большее. Знаю, что несколько преждевременно, но Кейд прав — время бежит. Еще немного, и может оказаться слишком поздно.
Я натужно засмеялась:
— Бог мой! И что он ответил?
— Он невероятно смутился. И сказал: «Я хочу тебя… ну, ты понимаешь… поцеловать, Энн. Но только не сегодня». — Она говорила низким голосом, копируя Тэннера. — Я спросила у него, неужели он боится, что поцелуй может меня убить.
— И?
— А он ответил, что много лет спустя, когда мы будем вспоминать сегодняшний день, он не хочет, чтобы наш первый поцелуй ассоциировался у него с запахом селедки. Сказал, что хочет запомнить его таким, каким кажется ему мой облик.
— Каким например?
Она делает глубокий вдох и шепчет в ответ:
— Я на сто процентов уверена, что слово, которое он подобрал для меня, было «идеальная».
Идеальная? Энн? Как несправедливо, что я на несколько лет младше…
— Спокойной ночи, Энн.
— Спокойной ночи, Бри.
Эмили
В воскресенье утром звонит телефон. Хорошие новости. Бабушку Грейс выписали из больницы и везут назад в дом престарелых в Кэннон Бич. Мы встречаем ее там в десять часов, не зная, в каком душевном состоянии она сейчас находится, но надеемся на лучшее.
Когда я вхожу в палату, первое, что замечаю, — выражение бабушкиного лица: усталую, но умиротворенную улыбку.
Я понимаю, что она узнала меня.
— А вот и вы, — раздается знакомое приветствие, бабушка медленно растягивает слоги. — Моя семья. — Речь ее не безупречна, но намного лучше, чем обычно. И гораздо важнее то, что простые слова, которые она с трудом произносит, ясно дают понять, что она «с нами». О большем мы и просить не можем.
Она все еще очень слаба, поэтому мы не можем долго задерживаться — тридцать минут максимум. Во время нашего визита мы все по очереди рассказываем ей о нашей игре «Шаги навстречу».
— Вы играете с Деллом? — радостно спрашивает она. — Отлично.
Когда наступает черед Энн, она указывает на старую жестяную банку, которая так и стоит у бабушки возле кровати, и спрашивает, были ли подобные послания обычным делом в их игре с дедом. Я уже знаю ответ, потому что прочла об этом в одном из ее дневников, поэтому, чтобы поберечь ее силы, я посвящаю всех в подробности.
— Зарывать сокровища друг для друга они стали несколько лет спустя после начала игры. Она купила ему металлоискатель, когда они вышли на пенсию и поселились в Кэннон Бич, но он редко находил что-то ценное. Поэтому однажды на День святого Валентина она кое-что зарыла в песке за домом — жестяную банку с любовной запиской и конфетой в форме сердца внутри. Он нашел банку через несколько дней. В ответ дедушка нарисовал карту сокровищ для бабушки и послал ее саму с металлоискателем искать сокровища. Она вернулась тоже с любовным посланием и очередным сладким сердечком, которое было прикреплено к пластмассовому колечку — похожему на то, что обнаружил Кейд. Позже это стало их маленькой традицией — зарывать любовные записки со сладкими сердцами в песок рядом с домом, чтобы другой их мог найти.
— По очереди, — с усилием, но с широченной улыбкой добавляет бабушка. — Он, потом я. Туда-сюда.
— Бабушка написала, что это стало самым важным напоминанием о том, что их взаимная любовь — главное сокровище.
Бабушка кивает. Сейчас в ее глазах стоят слезы счастья.
— Да, — решительно заявляет она. Потом берет меня за руку, на глаза еще больше наворачиваются слезы. — Мне так его не хватает, Эмили.
— Знаю, бабуля. Мне тоже его не хватает.
— Скоро мы встретимся, — шепчет она.
— Надеюсь, что ты еще поживешь.
— Нет, скоро уже, — повторяет она. По голосу ее не скажешь, что она опустила руки, скорее, просто уверена, что ее время все ближе, и она совсем не боится того, что ее ждет.
По дороге домой я спрашиваю у детей, сколько очков они заработали за третью неделю.
Пока Энн с Бри вытаскивают свои блокнотики, Кейд быстренько раздает пару комплиментов сестрам, чтобы увеличить свой счет.