Нет ведра — не сменишься с наряда. А вот так оставаться на вторые сутки без отдыха — не хочется!
А спать хочется всегда! И без нарядов. Не высыпаешься ночью. И все тут! Есть пять минут — спи! Есть свободные полчаса — выспишься! Главное, чтобы не поймали!
Такое ощущение, что вся система в армии направлена на то, чтобы всегда хотел спать и тогда у тебя будет одна мысль, не как сорваться в самоход, а спать!
Вон, Димка Головнин из первого взвода, что со мной в наряде, так он каждую ночь, когда не в наряде или на работах, рвет в самоход, потом днем, как зомби, бродит. Отсыпается, как слон, на лекциях или на самоподготовке. Как кот. Ночное животное. Лева Ситников, так тот сделал проще, он познакомился с девахами из местного училищного узла связи. Позывной у нашего узла связи «параметр». Девчонки-связистки живут в «Пентагоне» — ДОС (дом офицерского состава). Там несколько квартир выделили под общагу. В этом же и соседнем с ним доме живут Баров и Зема.
Лева рискует, очень рискует нарваться на ротного или взводного. Но, как говорится, охота пуще неволи!
Девчонки тоже не против не поспать ночью из-за Левкиных заходов.
Да, у Левы не только там подружки. Худющий как черт, а шарится по всей округе, и девчонки сами от него без ума. Вечером прибегают на КПП и договариваются с ним. Уговаривает он их с полуслова. Молодец!
А по мне лучше поспать, чем «мотать» на конец чего-то там. Хотя… Порой очень даже хочется. Но это когда высплюсь. А так — сплю стоя, как боевой конь.
Отмотав свои наряды вне очереди, понял, что лучше обойтись без «орбиты»!
В армии летом можно ходить в шинели, а зимой — в одной куртке. Все зависит от погоды. И лето бывает холодным, и зима — жаркой. Все дело в головном уборе. Если в мае пойдет снег, то можешь ходить в шинели, но на голове — пилотка. И хоть разбейся о стену, но никто не даст тебе шапку. Не положено. Был приказ о переходе на летнюю форму одежды? Был.
Никто из-за тебя не будет отменять приказ.
Точно также и по зимней форме одежды. В октябре тепло — ходи в шапке. И мозг расплавленный может капать у тебя из ушей, оставляя жирные разводы на погонах. Никого это не волнует.
В армии хоть и безобразно — зато однообразно! Капитан Баров нам постоянно втолковывал эту армейскую мудрость.
Хоть не наступила еще зима, когда гражданские достают зимнюю одежду, вытряхивая нафталин с кладбищем моли, погибшей за лето, пришло время нам оборудовать шинели.
Нам выдали шинели. Сначала выдали всему батальону. Только наш доблестный Бударацкий, традиционно, прозевал «вспышку», и наша рота получила шинели на складе последними из батальона. Вечером. После ужина. Утром — строевой смотр батальона в шинелях.
Шинелей со склада привезли по количеству личного состава роты.
А размеры… Размеры были, в основном, одинаковые.
Получали «на глаз». Моему взводу повезло. Все-таки, каптер был наш. И получали повзводно. Нам снова повезло. Наш взвод — второй.
Чтобы мы под шумок не сорвались в самоход, с ними остались ночевать два взводных — Вертков и Тропин.
Юрка Алексеев выдавал шинели под чутким наблюдением Бударацкого. Хоть и просили по размеру, не всегда получалось.
В тесной «бытовке» сложно было развернутся, что уже говорить про примерку шинелей, которые годами лежали на складе. Толстое сукно не разгибалось на сгибах, казалось, что так и будем ходить с полусогнутыми руками.
Швейк надел свою шинель. Она была длинная и огромная как по росту, так и по размеру. Шалашом она стояла над ним.
Он пошел к Бударацкому, чтобы поменять. Но этот козел лишь завопил, что после четвертого взвода.
Поп, не долго думая, попросил у Пинькина его шинель, сверху надел свою. Она и тогда была ему велика, и пошел к Верткову.
Слон посмеялся, отвел к Бударацкому, протиснулся с Женькой через третий взвод и коротко приказал старшине:
— Поменяй!
Когда взводный ушел, Бударацкий зашипел на Попа:
— Знаешь, что в армии стукачей не любят? Их бьют табуретками и чмырят везде. Я тебе припомню! На! — старшина бросил Попову шинель.
Женька стоял и улыбался своей обаятельной щербатой улыбкой. Молча. Это еще больше бесило Колю — соплежуя.
— В нарядах сгною! Стукач! И всем скажу, что стукач.
— Не надо петь военных песен! — кто-то из третьего взвода крикнул.
— Он приходил. А вы его на хрен послали!
— Я бы сам не стал носить такую шинель!
— Конечно! Позорище, а не шинель!
— Пирамида Хеопса над головой. В ней умрешь, и никто не заметит.
— Кочевникам ее отправить надо, она им сгодится вместо юрты!
— Присел, а она над тобой шалашиком. Спи сидя!
Бывшие солдаты, а ныне курсанты, оборудовали шинели рядом с нами, рассуждая о достоинствах и недостатках солдатских и курсантских шинелей. — Солдатская шинель — толще.
— Точно. Толще. И цвет у нее более коричневый.
— Скорее, бурый.
— А, самое главное, что берешь хорошую щетку металлическую…
— Самая классная — с загнутыми зубцами.
— Факт!
— И начесываешь шинель.
— Как шуба получается.
— Ворс стоит, что иголки у дикобраза.
— Теплее!
— Солдатская толще, теплее.
— Но не такая красивая!
— Самая красивая — это полковничья! Она — черная!
Броуновское движение в казарме продолжалось. Подшивали, примеряли. Полы нужно аккуратно подрезать. Сначала одеваешь ее, кто-то из товарищей линейкой отмеряет расстояние от пола, намечает. Потом нужно отметить линию отреза, для этого расстилаешь на полу шинель и тщательно мылом проводишь линию. Только вот не все шинели на фабрике ровно были отрезаны. И, затрачивая много времени, с матами, психами отмеряли, отрезали. Примеряли, снова подравнивали. Чтобы не было торчащих ниток, как называли «махров» снизу, подпаливали спичками в курилке. Но всегда найдется кто-то самый хитрый и умный, так он считает. Зачем медленно обжигать спичками? И пальцы жжет, и долго.
Можно же проще! В ленинской комнате выдергивается газета из подшивки, пока дневальный не видит. Газета поджигается и этим факелом снизу к шинели… Но факел-то он хоть и из газеты, а факел. Большое пламя оставляло длинные рыжие подпалины на полах. Снова маты от отчаяния. Подпалины застирываются, опаленное сукно зачищается ножом.
Но всех переплюнул один из четвертого взвода. Прикинул на себе, сколько нужно обрезать, взял ножницы, застегнул шинель на себе, наклонился и обрезал полы шинели…
Когда он распрямился… Все, кто был рядом и видел, то не просто смеялись, а ржали, я сам катался, несмотря на все запреты, на кровати.