Наконец, когда светило аккуратно село в океанский разлом, едва зацепив боками стены Бреши – Харману даже померещилось рассерженное шипение, и он невольно хмыкнул, – мужчина принялся думать о своей любимой.
О её улыбке, очах и ласковом голосе. Умирающий вспомнил смех Ады, её прикосновения, их последнюю близость. Уже захмелев от ласк, супруги сонно отвернулись в разные стороны, но вскоре вновь прижались телами, ища тепла друг друга. Сначала жена обвила его правой рукой, приникнув к спине, а позже ночью уже сам Харман прильнул к её спине и безупречным ягодицам, обнял милую левой рукой, тихонько сжал её грудь ладонью и, даже засыпая, ощутил, как в сердце шевельнулся горячий восторг.
Веки покрылись коростой засохшей крови; теперь мужчина не мог ни моргнуть, ни по-настоящему закрыть глаза. Заходящее солнце, утопившее свой нижний край за горизонтом, выжигало на сетчатке оранжевые и красные пятнышки, но это не имело значения. Человек понимал: ему уже никогда и ни на что не придётся смотреть. И он предался мыслям о возлюбленной, глядя, как верхнее полушарие понемногу исчезает за окоёмом.
Тут нечто вошло в поле зрения и загородило собой закат.
Несколько долгих мгновений умирающий разум не мог оценить произошедшее. А ведь нечто вошло в поле зрения и загородило собой закат!
Всё ещё припадая на правый локоть, мужчина потёр заскорузлые веки тыльной стороной левой руки.
В каких-то двадцати футах к западу от Хармана стояло незнакомое существо, появившееся, должно быть, из северной стены. Ростом и даже в какой-то степени видом оно походило на восьми-девятилетнего человеческого ребёнка, одетого в нелепый костюм из металла и пластика. На месте глаз малыша чернела зрительная пластина.
«У края гибели, когда мозг начинает умирать от недостатка кислорода, – без спроса вмешалась молекула протеиновой памяти, – галлюцинации – типичное явление. Отсюда частые рассказы вернувшихся к жизни людей о длинном тоннеле с ярким светом в конце и…»
К чёрту. Харман как раз глазел на яркое сияние в конце предлинного тоннеля, хотя от солнца уже остался тонкий краешек, а на стенах Бреши переливались миллионы живых серебристых бликов.
И всё же мальчик в черно-красном костюме из металла и пластика был настоящим.
Тут на глазах у мужчины сквозь северную стену Бреши протиснулось нечто гораздо более крупное и странное.
«Защитное поле пропускает одних лишь людей и то, что на них», – ошалело припомнил Харман.
Однако второй пришелец ни в коей мере не походил на человека. Чужак двоекратно превосходил размерами самые большие дрожки, а формой напоминал исполинского робота-краба. С огромных клешней, множества металлических ног и гигантского помятого панциря, громко журча, лились потоки воды.
«Меня не предупреждали, что предсмертные минуты бывают настолько забавны», – подумал мужчина.
Похожее на ребёнка существо приблизилось и заговорило по-английски.
– Сэр, – произнес пришелец мягким голосом (так мог бы изъясняться будущий сын Хармана), – разрешите предложить вам помощь?
Едва рассвело, а пятьдесят тысяч войниксов уже надвигались со всех сторон. Ада помедлила у Ямы, чтобы взглянуть на растерзанный труп Сетебосова отродья на дне.
Даэман коснулся руки кузины.
– Не горюй. Рано или поздно мы всё равно бы его прикончили.
Женщина покачала головой:.
– Я и не думала раскаиваться, – и крикнула Ханне и Греоджи: – Поднимайте в воздух небесный плот!
Но было поздно. Львиную долю колонистов охватила паника при первых же звуках атаки. Серые твари ещё не показались из леса, однако четырёхмильное кольцо сузилось уже раза в два. Ещё минута, если не меньше, – и враг нагрянет в Ардис.
– Нет! Нет! – воскликнула Ада, увидев, как три десятка объятых ужасом человек норовят втиснуться в медленно взмывающее судно.
Её подруга управляла плотом, пытаясь удержать равновесие на высоте трёх футов, но на борт лезли уже и другие.
– Взлетай! – крикнул Даэман. – Взлетай сейчас же!
Бесполезно. Тяжёлая машина заскулила, накренилась на правый бок и рухнула, раскидав людей по земле.
Ада с кузеном устремились к упавшей посудине. Ханна подняла на них осунувшееся, побелевшее лицо:
– Он больше не заведется. Что-то сломалось.
– Ничего, – спокойно сказала супруга Хармана. – Этот плот и один раз не дотянул бы до острова.
И, сжав плечо подруги, возвысила голос:
– Все на укрепления! Скорее!!! Собираем оружие! Наша единственная надежда – отбить их первую атаку!
Ада развернулась и побежала к западной стене. Спустя мгновение остальные последовали её примеру, выискивая для себя пустые участки частокола. Каждый тащил по меньшей мере две винтовки, арбалет и тяжёлый мешок, нагруженный стрелами и обоймами Дротиков.
Пристроившись у бойницы, будущая мать обнаружила рядом кузена, услышала от него:
– Хорошо! – и кивнула в ответ, не имея понятия, о чём речь.
Неторопливо, без лишней спешки, она зарядила новую обойму, щелкнула предохранителем и прицелилась по деревьям, темнеющим на расстоянии около двух сотен ярдов.
Стремительный, шипящий, клацающий шум оглушительно нарастал; Ада с трудом подавила желание бросить винтовку и зажать ладонями уши. В висках стучало, к горлу подступала тошнота – скорее всего обычная утренняя слабость, потому что страха женщина не испытывала. Пока не испытывала.
– Все эти годы троянской осады… – вырвалось у неё.
– Что? – наклонился к своей кузине Даэман. Ада помотала головой.
– Да вот подумала о туринской драме. Харман говорил, это, Сейви с Одиссеем десять лет назад распространили на земле пелены. Наверное, хотели научить нас достойной смерти.
– Лучше бы надоумили, как одолеть пятьдесят тысяч долбаных войниксов, – буркнул мужчина, щёлкнув затвором винтовки.
Ада усмехнулась.
Но её тихая усмешка потонула в рёве: серые твари вырвались из леса. Одни скакали, хватаясь за ветви, другие бежали по земле. Свинцовый вал из панцирей и клешней надвигался со скоростью пятидесяти-шестидесяти миль в час. На сей раз чудовищ было так много, что супруга Хармана с трудом различала отдельных особей во вздымающейся и опадающей массе. Женщина обернулась через плечо: безголовые твари стремительно сжимали кольцо со всех сторон сразу.
Никто не воскликнул: «Огонь!» Пальба началась сама собой. Ада лишь свирепо и жутко ухмылялась, прижимая к плечу винтовку и поливая противника отрывистыми тяжелыми очередями. Затем отбросила пустую обойму и вставила новую.
Дротики свистели в воздухе тысячами, сверкая хрустальными гранями в первых рассветных лучах, но даже меткие попадания не меняли дела. Такое множество войниксов бежало, прыгало, скакало, мчалось, что невозможно было даже разглядеть падающих мертвецов и раненых. Серебристо-сизая волна смерти в два счёта покрыла половину расстояния от леса; ещё пара-тройка мгновений, и она была бы у частокола.