— Змеюка! — воскликнул я. Архипов подался ко мне.
— Вы и его знаете? — спросил он быстро. — Если это тот, о ком я подумал, то да.
— Очень хорошо. Я сейчас докончу рассказ, а вы потом мне поясните, кого имеете в виду. Так вот, женщина описала события так: сначала двое неизвестных вошли в дом, а Бром остался при дверях. Через некоторое время они вышли — взволнованные. Между ними и Бромом состоялся разговор, который жена сапожника не слышала, конечно, но утверждала, что они спорили. Далее этот самый, с маленькой головой, и его товарищ ушли, а потом Бром зашел внутрь. Но вот когда он ушел, женщина не знает — ее отвлекли дети.
— Это может изменить дело, — пробормотал я. — Но пока не понимаю, в какую сторону.
— Я рассказал вам еще не все. В деле о самоубийстве студента Фигуркина есть два врачебных отчета. Первый был сделан доктором Зиновьевым во время осмотра тела на месте происшествия. И его выводы о характере смерти вы знаете, потому что сами присутствовали на месте. — Да.
— Но есть и более подробный отчет, который Павел Семенович составил по результатам осмотра трупа в морге. И там есть интересная подробность, о которой вы не осведомлены. — Какая? — спросил я.
— Незадолго до смерти Юрий Фигуркин вступал в половой контакт с мужчинами. Вернее сказать, он был объектом полового насилия.
— Вы хотите сказать…
— Именно, — серьезно кивнул Архипов. — «Сестры» его изнасиловали. Если, конечно, он и до этого не был извращенцем, но просто тщательно скрывал этот факт от сестры. Тогда все могло состояться по взаимному согласию. — Его сестра уверена, что Юра таким не был, — сказал я. Архипов вздохнул.
— В любом случае теперь я не уверен, что именно Бром убил юношу. Это могли сделать и те двое, кто входил в дом до него. А Бром мог просто попытаться скрыть следы, инсценировав самоубийство. Только мне не ясны его мотивы. — Но какие-то мотивы были.
— Несомненно. И если это не Бром убил Юру, то становится непонятным, кто тогда убил и Ковалевского, потому что между этими убийствами есть совпадения. И тому, и другому нанесли удар одним кистенем. Но почему если в первом случае потом инсценировали самоубийство, то во втором этого не сделали? Я подумал, а потом предположил:
— Может, в случае Ковалевского не было инсценировки как раз потому, что там не было Брома? Архипов пожал плечами.
— Все это — только предположения, Владимир Алексеевич. Хорошо бы найти свидетелей или факты. А еще лучше — признания виновных.
Я отпил из своей чашки — чай уже остыл и был просто теплым.
— Ну, хорошо, Захар Борисович, — сказал я. — А как вы узнали, что один из приходивших к Юре — это Ренард?
— Вот это — чистая случайность, — ответил Захар Борисович. — Я говорил, что в Палашах эту троицу видели два человека. Одна — это убогая жена сапожника. Второй свидетель — молодой столяр, который чинил шкаф в одной из квартир. Он недавно приехал из деревни. Деревня — неподалеку от Можайска, называется Дубки. Оказалось, что он — земляк Ренарда. Правда, этот человек был еще мальчишкой, когда Ренард-Лисицын уехал в Москву из Дубков. Однако говорит, что в деревне с Ренардом был связан какой-то некрасивый случай. Поначалу он не узнал своего земляка — тот повзрослел, сильно изменился. Его взгляд просто привлек необычно выглядевший господин и его товарищ. Конечно, этот столяр не знал, что Лисицын теперь модельер, выдающий себя за француза. Но имя, фамилию и отчество он помнил вполне хорошо. А по ним мне не стоило никакого труда найти и самого Ренарда. — Да, это удачно получилось — сказал я.
— Такое бывает, — ответил Архипов. — Москва хоть и велика, однако все основные события происходят в центре. Сюда стекаются люди с ее окраин. Так что, несмотря на размеры, встретиться в Москве двум совершенно случайным людям не так уж и трудно. Что же, я все рассказал. Теперь, пользуясь вашим же образом, Владимир Алексеевич, предлагаю начать второй акт. Ваш.
— Одну минуту!
Я встал и вышел в кабинет, где вчера оставил пиджак. Вернулся с тем конвертом, который получил ночью от Ламановой. Вынув фотографию, я положил ее на стол перед Архиповым.
Его глаза моментально вспыхнули. Он наклонился над фотографией и схватил ее обеими руками.
— Это то, о чем я думаю? — спросил он.
— Да. Эта фотография сделана во время оргии. В середине — Юрий Фигуркин. Он без маски.
— Вот этот, — палец Архипова безошибочно ткнул в одну из фигур, — Ковалевский. Я узнал его по платью и подбородку. И по линии носа.
— Точно, — подтвердил я. — А человек, стоящий за Юрой, кажется, сам Ренард. Это не только мое мнение. — Ого!
— Я пока не знаю, кто тот молодой человек в маске, который сидит рядом с Юрой.
— Одну минуту! — воскликнул Архипов, вынул из кармана своего серого в тонкую полоску пиджака складную лупу, раскрыл ее и начал изучать изображение, затаив дыхание. Потом он выдохнул, откинулся на спинку и, сложив лупу, сунул ее в карман.
— Теперь все понятно, — процедил он с выражением отвращения на лице.
— Понятно, кто преступник? — спросил я.
— Понятно, почему меня отстранили от этого дела. Понятно, почему Трепов принял все так близко к сердцу. Я считал, что он наказал меня. На самом деле он попытался меня спасти, отодвинуть от истории, которая… В общем, если я не ошибаюсь, это — Алексей Краузе. Барон Краузе. Один из адъютантов великого князя Сергея Александровича.
— Вы уверены? — спросил я пораженно. — Но маска…
— Маска скрывает всего лишь часть лица, — ответил Архипов. — Мы в своей работе составляем словесный портрет подозреваемого. Это целый набор устоявшихся обозначений, а не просто художественное описание. Так вот, судя по этой фотографии, я могу почти точно определить, что этот… человек — Краузе. Кроме того, я лично видел его много раз. По долгу службы. Алексей Краузе… Знаете, как его зовут между собой у нас в полиции? — Как?
— Баронесса Алеша. Сергей Александрович… скажем так… сильно приблизил к себе этого молодого человека.
— Ага.
Я замолчал. Интересно, как великий князь отнесся бы к тому, что его фаворит развлекается на стороне? Можно ли это использовать в деле защиты Ламановой? Но как? Улучить возможность и на каком-нибудь официальном мероприятии с присутствием великого князя подсунуть ему этот снимок? Это будет довольно смелый поступок с непонятным эффектом. К тому же мне вовсе не хотелось влезать в личные дела Сергея Александровича и всей императорской семьи!
— Хорошо, — сказал я. — Теперь мы с вами это знаем. Но непонятно, что с такой информацией делать.
— Ваша история! — напомнил мне Архипов. — Рассказывайте теперь вы, Владимир Алексеевич.
Я вздохнул и начал рассказывать. Вся моя история заняла где-то полчаса. Архипов слушал сосредоточенно, делая карандашом пометки в маленькой книжке с коричневым кожаным переплетом.