Но милосердная царица не снизошла до Акуту. Или мало ей было аромата трав, и жаждала она крови жертвенного ягненка, или веселилась богиня среди себе подобных аннунаков [37] , не обращая внимания на мольбы людей, но бедная калека кричала всю ночь до первой зари. Как только солнце взошло над пустыней, великий Шамаш внял мольбе жрицы и послал Шартум облегчение. Мучительные схватки, отнявшие у нее все силы, закончились так же внезапно, как и начались. Шартум повисла на руках женщин, державших ее под локти, и в руки жрицы из разверзшегося лона выпал младенец.
– Девочка! – сообщила Цураам, приняв ребенка. – Царица!
Женщины переглянулись, услышав последнее. Никто из беременных женщин племени не удостаивался такого внимания, как Акуту, которая сейчас безвольно висела на руках соплеменниц. Меж собой все шушукались, строя всякие предположения, но сейчас в словах жрицы, которую почитали, как пророчицу, прозвучало то, что еще больше озадачило. Девочка никак не походила на ребенка с великим будущим. Родившись на два месяца раньше срока, она даже не кричала, только беспорядочно водила тоненькими ручонками с невероятно большими для них ладонями и вращала огромными темно-синими, затуманенными, как у всех новорожденных, глазками.
Цураам окунула ребенка в чан с водой. Маленькое личико девочки съежилось, она зажмурилась, натужилась, и, наконец, в комнате раздался ее крик. Шартум, которую уложили на возвышение, укрытое охапкой шкур, приоткрыла глаза. Если бы кто в это время заглянул в них, то увидел, как грусть и безысходность плещутся в черном омуте расширенных зрачков.
– Дитя… – промолвила она и потянулась к дочке рукой.
– Девочка, – спеленав малютку, жрица поднесла ее к матери.
Цураам не заметила, как в комнату вошли мужчины: Персаух, Парвиз, Абаттум. Жена последнего не так давно тоже освободилась от бремени и подарила мужу еще одного сына.
– Большое будущее у твоей дочери, Шартум, – медленно проговорила жрица. В последнее время этим именем никто не звал жену охотника; улыбка тронула ее губы в благодарность за это. – Она вырастет красивой, как ты, ловкой и смышленой, как отец, – продолжала Цураам, – какое имя ты дашь ей? – вопреки правилам, следуя которым века, новорожденных называли жрицы, спросила Цураам.
Шартум, ласково глядя на дочь, впервые пригубившую грудь, тихо сказала:
– Камиум.
– Да будет так! Небесная… достойное имя!
Цураам закрыла глаза. Перед ее взором предстал молодой мужчина – уже прошедший пору взросления, красивый, с аккуратной бородкой и пышными черными кудрями, лежащими на широких плечах. Юноша стоял склоненным перед прекрасной девушкой, одетой в расшитое сложным цветным орнаментом полотняное платье. Ее грудь покрывало богатое ожерелье из камней и золота, а в волосах, собранных на затылке в валик, сияло навершие удивительной заколки в виде цветка.
– Цураам, – оклик Персауха размыл видение, и жрица не успела разглядеть тот золотой цветок.
Грудь Цураам поднялась высоко от глубоко вдоха. На выдохе из ее уст вырвались слова пророчества:
– Судьба этой девочки связана с судьбой нашего сына. Они сплетены, как орел и змея на моем амулете…
Сердце Персауха отозвалось болью, но он не стал расспрашивать Цураам, какого сына она имеет в виду, знал, что большего жена не скажет, но сам чувствовал, что речь о том мальчике, которого он давным-давно оставил в Аккаде. Все прошедшие годы Цураам думала о нем. И молчание, в которое она погрузилась зимой, связано с мыслями о младшем сыне. Цураам ждала его и надеялась на встречу. Потому и судьба этой новорожденной девочки так важна для нее.
Парвиз и Абаттум переглянулись, поняв только, что жрице открылась какая-то тайна, связанная с малюткой. Но будущее оставалось вдали, а сейчас Шартум прижимала к себе крохотное тельце дочки и смотрела на нее так, словно прощалась. В лице женщины, казалось, не осталось и кровинки, силы оставляли Шартум, ее рука расслабилась, и ребенок, упустивший сосок, недовольно захныкал. Цураам подхватила едва не упавшую девочку. Парвиз бросился к жене.
– Шартум! – он припал на колени перед ней.
Шартум приоткрыла глаза, в которых витал образ смерти, и потянулась рукой к своему ожерелью.
– Камиум…
Имя дочери стало ее последним словом. Женщины всхлипнули, но жрица цыкнула на них и присела рядом с Парвизом.
– Не горюй, охотник, она прошла свой путь. Ты найдешь себе другую жену. А дочь я отдам Мее, она ее выкормит вместе со своим сыном.
Абаттум склонил голову, соглашаясь со жрицей. Он потянулся к ребенку, но Парвиз, словно очнувшись, опередил его и взял дочку из рук Цураам. Он долго вглядывался в ее маленькое личико, дрожащей ладонью прикоснулся к черной головке.
– Надо завязать платочек, – осторожно водя пальцами по макушке девочки, промолвил он, – у нас так делают. Я хочу, чтобы моя дочь хоть в чем-то унаследовала наши законы.
Цураам согласно кивнула. Тут же ей подали тонкий льняной отрез ткани. Цураам сложила его косынкой и подала Парвизу. Отец положил дочку рядом с уснувшей матерью, взял платочек, приложил его сгибом к лобику, присмотрелся, сдвинул повыше к темечку, завел концы косыночки назад, к шейке, скрестил осторожно, вывел снова ко лбу и завязал над ним узлом.
– Вот так. Так делают наши женщины.
Потом Парвиз поднял дочь и отдал Абаттуму. Тот прижал дитя к себе, словно защищая, и вынес.
– Стой! – закричал ему в след Парвиз.
Он склонился над Шартум, снял ожерелье, которое подарил ей, когда они стали мужем и женой. Охотник стиснул зубы, когда почувствовал тепло от еще неостывшего тела. Он вспомнил, как Шартум с восхищением разглядывала подарок, трепетно прикасаясь к золотым листьям и бирюзовым бусинам между ними.
– Возьми, это дар от матери, она так хотела, – голос Парвиза прозвучал глухо, звукам мешала выскользнуть сдерживаемая боль.
Цураам положила ожерелье на ребенка. Девочка зашевелилась, намереваясь заплакать.
– Иди, иди, – жрица подтолкнула брата усопшей, – ей тепло матери нужно, отдай ее Мее.
Абаттум ушел.
* * *
Шартум похоронили в обыкновенной яме, в стороне от могил, которые за непродолжительное время успели вырасти на такыре неподалеку от стен цитадели.
Обида душила Парвиза. Он никак не хотел соглашаться с обычаями пришельцев, по которым человека, имеющего увечья, нельзя хоронить рядом с воинами или другими достойными членами племени. Дабы не осквернить землю останками Акуту, стенки могилы устлали стеблями прошлогоднего камыша. Ту, смех которой еще совсем недавно звучал над долиной Мургаба, уложили на бок, лицом на закат, чтобы всю свою дальнейшую жизнь в Стране Без Возврата она могла видеть только, как солнце погружается в ночь. Мать Шартум поставила перед дочерью кувшин, в который втайне от всех положила фигурки Иштар и ее божественного мужа Думузи, как символ счастливого брака, в котором так недолго пребывала Шартум. Люди верили в благосклонность богов и молились им за своих близких, отправляя их в дальний путь с подарками.