– Ваша теория не сработала, – твердил Макаллистер. – Нужно кончать с этим, пока не поздно, иначе вы попросту разоритесь.
На следующей неделе тираж неожиданно перестал падать.
Ровно два месяца ушло на то, чтобы вытащить «Сан» из глубокой дыры. Конечно, и снижение цен на газету, и рекламные объявления тоже сыграли свою роль, но главным фактором оказался конкурс. Он продолжался двенадцать недель. Участникам приходилось отвечать на множество нелегких вопросов, зато призами служили кругосветные круизы и поездки в Лондон, Париж и Рио.
Как только фотографии победителей были опубликованы на первой странице, а призы розданы, нелегкая битва пришла к концу. Тираж стал расти не по дням, а по часам.
– Не думал, что вы к тому же азартный игрок, – проворчал Макаллистер, – но ваша взяла.
– Это вовсе не игра, – возразила Лесли. – Просто люди не могут устоять против соблазна получить что-то на халяву.
Узнав обо всем, Уолт Мериуэдер пришел в бешенство. Впервые за много лет «Кроникл» явно отставала от «Сан».
– Ладно же, – мрачно рявкнул он, – долг платежом красен. Посмотрим, чья возьмет! Немедленно снижайте цены на рекламу и придумайте какой-нибудь дурацкий конкурс.
Поздно. Не прошло и года, как Уолт Мериуэдер пришел на поклон к Лесли.
– Я решил продать газету, – коротко бросил он. – Хотите купить?
– Естественно.
В день подписания документов на продажу Лесли созвала свой штат и объявила:
– С понедельника мы повышаем стоимость «Сан» и удваиваем цены на рекламные объявления. И больше никаких конкурсов.
Месяц спустя Лесли вызвала Крейга:
– На продажу выставлена детройтская «Ивнинг стандард». Газета владеет и телестудией. Думаю, стоит заключить сделку.
– Миссис Чеймберс, – запротестовал Макаллистер, – мы совершенно не разбираемся в телевидении…
– Значит, придется научиться, только и всего!
Так Лесли положила первые камни в основание огромной империи.
Оливер был занят с утра до позднего вечера и наслаждался каждой минутой своего существования: встречался с политиками, обсуждал законопроекты, вносил предложения, одобрял или запрещал те или иные ассигнования, присутствовал на совещаниях, произносил речи, проводил прессконференции и давал интервью. Газеты, такие как франкфортский «Стейтджорнэл», лексингтонский «Геральд лидер» и луисвилльский «Курьер джорнэл», не уставали петь ему дифирамбы. Он постепенно приобретал репутацию энергичного и деятельного губернатора. Теперь Оливер вращался в самых высоких кругах, но в глубине души сознавал, что обязан этим женитьбе на дочери сенатора Дэвиса.
Ему нравилось жить во Франкфорте, красивом старом городке, уютно расположившемся в живописной речной долине среди невысоких кентуккийских холмов, поросших знаменитой «голубой травой» – пыреем. Но, наверное, в Вашингтоне будет не хуже.
Суматошные дни складывались в недели, месяцы… Оливер не успел оглянуться, как настал последний год его пребывания у власти. Он с самого начала назначил Питера Тейгера своим пресс-секретарем и не ошибся. Тейгер всегда был откровенен до прямолинейности, говорил с репортерами без всяких уверток, а неизменно высокие моральные принципы и порядочность, те самые старомодные, но вечные ценности, о которых он так любил рассуждать, обезоруживали даже противников Рассела. С таким пресс-секретарем он был неуязвим. Тейгер и его черная повязка были почти так же известны, как сам губернатор.
Тодд Дэвис взял за правило не реже раза в месяц прилетать во Франкфорт и встречаться с Оливером.
– Когда выводишь на скачки чистокровную лошадь, – говаривал он Питеру, – за ней нужен глаз да глаз, чтобы не сбилась с ноги.
Как-то холодным октябрьским вечером Оливер и сенатор сидели в кабинете. Они и Джан только что вернулись с ужина в «Габриеле», и Оливер незаметно сделал жене знак оставить их вдвоем. Та послушно вышла.
– У Джан такой счастливый вид, Оливер. Я очень доволен.
– Пытаюсь делать все, что могу, Тодд.
Сенатор Дэвис едва заметно усмехнулся, гадая, как часто Оливеру удается ускользать по вечерам в нанятую Питером квартирку.
– Она очень любит тебя, сынок.
– Как и я – ее, – заверил Оливер, казалось, вполне искренне.
– Рад слышать это. Она уже выбирает обстановку для Белого дома.
Сердце Оливера ухнуло куда-то вниз.
– П-простите?
– О, разве я тебе не говорил? Старею, все забывать стал! Твое имя стало притчей во языцех в Вашингтоне. Первого января начинаем развертывать кампанию.
– Вы действительно считаете, что у меня есть шанс, Тодд? – заставил себя спросить Рассел.
– Слово «шанс» скорее связано с азартной игрой, а я по натуре не игрок. И всегда действую наверняка.
Оливер затаил дыхание. Вот оно! Значит, все правда!
– Вы не можете представить, как я благодарен за все, что вы делаете для меня, Тодд.
Дэвис дружески хлопнул его по плечу:
– По-моему, тесть обязан помогать любимому зятю, разве не так?
Чуть заметный нажим на слово «зять» не ускользнул от Оливера.
– Кстати, Оливер, – небрежно заметил сенатор, – меня очень расстроило, что твое законодательное собрание постановило повысить налог на табак.
– Но эти деньги помогут заткнуть дыру в бюджете и…
– Ты, надеюсь, собираешься наложить вето?
– Вето? – ошеломленно переспросил Оливер.
– Пойми же, парень. – чуть усмехнулся сенатор, – я не о себе забочусь. Но у меня полно друзей, вложивших в табачные плантации денежки, заработанные потом и кровью, и я не хотел бы, чтобы они терпели убытки от твоих живодерских налогов!
Наступило неловкое молчание.
– Так как же, Оливер?
– Вы правы, вряд ли это справедливо.
– Ты сделал бы мне огромное одолжение!
– А я слышал, что вы продали свои табачные плантации, Тодд, – пробормотал Оливер.
– Да мне это и в голову не приходило! С чего ты взял? – удивился сенатор.
– Последнее время суды завалены исками к табачным компаниям. Спрос падает и…
– Ты говоришь о Соединенных Штатах, сынок. Но мир и без них достаточно велик! Погоди, пока мы не начнем рекламные кампании в Китае, Африке и Индии! – отмахнулся сенатор и, посмотрев на часы, поднялся. – Мне давно пора быть в Вашингтоне. Нужно успеть на заседание комиссии.
– Счастливо долететь.
– Теперь все будет о'кей, сынок, – улыбнулся сенатор. – Все будет о'кей!
– Какого дьявола мне теперь делать, Питер? – расстроенно допрашивал Оливер. – Повышение налога на табак – самая популярная мера из всех, что мы приняли за эти годы! Сами знаете, как люди стали относиться к курению! И какие, спрашивается, основания наложить вето на законопроект? Да меня попросту съедят!