– Рита...
– Молчи! А ты думал о том, каково другой женщине – той, которая вынуждена всю оставшуюся жизнь питаться объедками с чужого пира?! Той, вынянчившей детей и внуков этого паршивого романтика...
– Перестань, – мрачно произнес он. – Ты, может быть, и права отчасти... Но я уже избавился от этого наваждения. Нет, правда! Давай поженимся, давай родим детей... Я буду любить тебя всю жизнь, Рита!
– Так я тебе и поверила! Ты уже, понимаешь – уже! – отказался от моего ребенка...
– О чем ты? – быстро спросил он.
Рита поняла, что проговорилась о том, что так тщательно скрывала. Впрочем, терять уже нечего...
– О том самом, – буркнула она. – Помнишь – тогда, еще зимой...
– Что – зимой? – спросил он.
– Какой же ты бестолковый... – с отвращением пробормотала она и принялась выдвигать ящики стола, за которым работала. – Прав был Кеша Певзнер, когда сказал, что ты никогда не станешь копаться в моих вещах... У тебя под носом можно было роман в письмах устроить – ты бы и не заметил! Да где же она... А, вот, – Рита выудила из стопки бумаг небольшой бланк.
– Что это?
– А ты почитай... – с досадой произнесла она. – Это бумажка из женской консультации. Мне по ней направление на аборт выписали.
– Что?..
– Господи, Ганин, неужели ты ничего не понял? – вздохнула она и села прямо в центр одежной кучи. – У нас мог бы быть собственный ребенок!
– А... а почему ты мне тогда ничего не сказала? – растерянно спросил он, вертя в руках больничный бланк.
– Хороший вопрос. Я тебе не сказала именно потому, что ты, Ганин, вел себя как отъявленный эгоист. Ты очень хорошо дал мне понять с самого начала нашего знакомства, что тебе ничего и никого не нужно, что тебя вообще лучше лишний раз не трогать.
– Неправда! Я тебе ничего такого не говорил! – возмутился он.
– Словами ты действительно ничего не говорил, – резонно возразила Рита. – Но зато всем своим поведением... Я именно поэтому была поражена тем, как ты обрадовался Мике!
– А-а... – сказал он, садясь рядом. – Вот ты чего твердила все время о том, что я тебя обманул... Ты именно это, оказывается, имела в виду.
– Именно! – язвительно повторила Рита. О том, что, помимо всех прочих обстоятельств, она думала и о своей карьере тоже, Рита распространяться не стала. Пусть Ганину будет больнее. Пусть думает, что это он во всем виноват...
Он сидел рядом, мрачный и подавленный.
– Если бы ты мне сразу все сказала... – тихо произнес он. – Все было бы по-другому. Ты понимаешь...
– Ганин, теперь уже поздно, – перебила она.
– Ты понимаешь, что такие вещи должны решаться только вдвоем? – с отчаянием договорил он.
– Ганин, а ты вспомни о Кате, – холодно подсказала Рита. – Она ведь тоже не захотела ставить тебя в известность. И, как я поняла, только исключительные обстоятельства вынудили ее предъявить тебе Мику. Во всем виноват ты, один ты! Потому что ты холодный, жесткий, жестокий человек, от которого трудно ожидать чего-то хорошего...
Ганин усмехнулся краешком рта, а потом лицо его снова замерло, словно маска.
Рита даже подумала – не переборщила ли она с упреками?
– И что же мне теперь делать? – спокойно спросил он. Спросил скорее не ее, а себя.
– Что-что... – съехидничала Рита. – А вот что хочешь, то и делай!
– Прекрасный совет, – кивнул он. – Осталось только подумать над тем, чего я действительно хочу...
* * *
Дождь лил уже который день.
Катя вернулась с работы в начале восьмого, промокшая до нитки, так как утром забыла захватить с собой зонтик. Холодно не было – нет, но сырой воздух нагонял тоску.
Надо было поужинать и заняться каким-нибудь делом, но у Кати кончились силы. Она ничего не хотела. Катя стояла у окна и завороженно смотрела, как по стеклу бегут капли дождя, сливаясь в тоненькие ручейки, а потом снова разбегаясь в разные стороны. Город плавал в серебристой мороси, а над черным асфальтом проплывал туман. От того, что солнце пряталось за густыми низкими облаками, этот долгий белесый вечер в конце мая казался совсем уж нескончаемым.
Звонок в дверь прозвучал как слуховая галлюцинация.
Катя вздрогнула, с трудом отвела взгляд от окна. «Что это? Может быть, мне показалось?..» Вторая трель окончательно вывела ее из задумчивости. «А что, если Мика соскучился и попросил Ганина привезти его ко мне?»
Катя бросилась открывать, но, к изумлению и разочарованию, обнаружила на пороге Алексея.
– Ты? – спросила она машинально, отступая назад. – Что тебе надо?
– И это все, что ты можешь мне сказать? – усмехнулся он, заходя. – Удивительно ласковый прием.
– Леша, господи... Да что с тобой? Я тебя не узнаю... – расстроенно произнесла она.
В самом деле, ее любовник выглядел несколько необычно. Потертые джинсы, растянутый на локтях свитер, многодневная щетина, мешки под глазами, всклокоченные несвежие волосы, брызги дождя на лице – как слезы... Ничто в нем не напоминало того образцово-показательного яппи, звезду банковского дела, каким он был совсем недавно.
– Леша! – пробормотала она, машинально прикоснувшись к его щеке ладонью. – Леша, да как же это...
– Меня многие теперь не узнают, – пожал он плечами. – Между прочим, меня уволили.
– Но за что?
– Да вот за это самое, – просто ответил он. – За несоответствие имиджу. И вообще...
– Ты все это время жил у Петренко? – спросила Катя. – Впрочем, зачем я спрашиваю, я и так знаю.
Алексей прошел на кухню, по-хозяйски поставил чайник на плиту.
– Промок, как собака, – хмуро сообщил он. – У тебя есть чего-нибудь перекусить? – Он открыл холодильник. – М-да, негусто...
Одинокий кусок сыра лежал на полке, завернутый в целлофан.
– Я могу макароны сварить, – спохватилась Катя и распахнула дверцы подвесной полки. – Ой, нет, не могу... Макароны, оказывается, кончились.
– Я тебя тоже не узнаю, – невесело засмеялся он, с треском почесав небритый подбородок. – Как ты сына-то кормишь? Да, а где, кстати, он?
– Мика у Ганина, – сказала Катя. – А мне, в общем, мало чего надо.
– У кого? – удивленно спросил Алексей.
– Ганин – это отец Мики.
– Тот самый? – изумился Алексей. – Ну надо же... Откуда он взялся? Ты говорила, что он вроде бы где-то далеко, в другой стране...
– Нет, он в Москве. Очень обрадовался Мике. Они теперь – неразлейвода.
Алексей разрезал сыр на несколько ломтей, заварил в кружке чай.
– Ты в курсе, что твоя жена сделала? – спросила Катя.