Он тревожно окинул взглядом кулисы — где он, тот, кто ему так нужен? Внезапно у него зажужжал мобильный телефон — Брагин всегда предусмотрительно отключал звонок во время сеанса.
— Ну что? — спросил знакомый голос в трубке. Так непохожий на тот, что всего минуту назад призывал через динамики тысячную толпу подняться на новую эволюционную ступень.
Брагин шарил глазами по кулисам — где же он? Ну где?! Его сестра на сцене, но он никогда не оставляет ее один на один со зрителями. Хрупкая белая королева — шахматная королева-альбиноска — может однажды не выдержать неистовой осады своих возлюбленных, вогнанных в транс черно-белых пешек…
— Я тебя не вижу, Стефан, — сказал он.
— Зато я тебя вижу отлично, Антон, — голос усмехнулся. — Просто софит бьет тебе прямо в глаза. Я у второго аварийного выхода. Ну что? — В последнем вопросе была уже не усмешка, а раздражение и нетерпение.
— Неверовский мертв, они убили его там, на кладбище, — шепотом ответил Брагин. — Я звонил его Женьке. Ей сообщили вчера из милиции. Она не стала со мной говорить, бросила трубку.
— Ты ездил на аэродром? Что там?
— Я только что оттуда. — Брагин шумно сглотнул слюну. — Прямо оттуда сюда. Самолета нет. Их обоих тоже нет. Они там вот уже неделю не появлялись. Видимо, перебрались на какой-то другой аэродром. Путают следы.
— Путают следы? — В голосе теперь вибрировало неподдельное удивление.
— Я приму меры. Мы примем меры, — тут же поправился Брагин — нет, одному ему не справиться. — Прикажи Дракону помочь мне. Там пилоты, диспетчера… Самолет спортивный не иголка, да и они люди известные… Сунем деньги, порасспросим персонал аэродрома — найдем.
— Это ни при каких обстоятельствах не должно пострадать.
— Я знаю… Что ты… ну, конечно, об этом можете не беспокоиться, только вот… — Брагин осекся. То, о чем он так хотел — всю дорогу сюда, в Зеленоград, — спросить, так и не сорвалось с языка. Не посмело сорваться.
В телефоне пульсировали гудки. Свет софита бил прямо в глаза. Брагин вернулся в фойе. Тут все как и пять минут назад: столики, за которыми скучают женщины, менеджеры в темных костюмах с табличками на груди, ворох списков, карточек, регистрационных билетов. Что ж, геоастратрансцендентальная медитационная медицина пополам с сеансами персонального ясновидения приносят неплохие дивиденды: счета в отечественных и зарубежных банках, дорогие машины, подмосковную виллу на берегу водохранилища, дома на море в Ялте, Сочи, на Кипре и Финском заливе под Сестрорецком. В принципе… Что ж, при средних амбициях и неразвитом воображении только этим можно было бы и ограничиться, но…
Он вспомнил, как однажды, еще в самом начале, он слышал — слышал из его уст — фразу: суть оккультизма, истинного оккультизма, проста: вы получаете ключ к тайной истории, истинной подоплеке того, что представляется всем нам хорошо известной, набившей оскомину реальностью.
С некоторых пор граница между реальностью и ее тайной подоплекой была для Брагина размыта. В сущности, подняться на новую эволюционную ступеньку было не труднее, чем подняться сейчас по той вон затхлой служебной лестнице…
В памяти внезапно всплыл его прежний кабинет на девятнадцатом этаже высотного офиса «Стальпрокатконсалтинггрупп» — полированный стол, кожаное кресло, панорамное окно, откуда было видно Москву и вдаль, и вширь. В офисе ходили скоростные бесшумные лифты, и тратить свои силы на подъем по эволюционным ступеням сотрудникам «Стальпрокатконсалтинггрупп» не требовалось. Было ли это хорошо? Сейчас, стоя в фойе зеленоградского Дворца культуры завода точной механики, Антон Петрович Брагин, право слово, затруднялся на это ответить.
— Ой, Никита, ты откуда такой грустный? — Катя столкнулась с Колосовым в вестибюле главка. Сама она только что приехала с брифинга МВД, который, как обычно по понедельникам, проводился на Житной, и собиралась звонить Анфисе, у которой фактически обосновалась на все выходные. Анфиса начала потихоньку оправляться от потрясения, даже ела с прежним аппетитом. Но выходить на улицу пока не решалась. Дело было не в ране и не в слабости. У нее, хотя она в этом и не признавалась даже самой себе, появился какой-то навязчивый страх перед улицей. Родной двор и подъезд представлялись ей местами, полными угрозы. А о том, чтобы, как прежде, заявиться куда-нибудь — на последний киносеанс в «Пять звезд», в джаз-клуб или кафе с той же, например, подружкой Катей, — а потом возвращаться домой в первом часу ночи по темным нескончаемым Парковым улицам — пусть даже и на такси, не было и речи. Анфиса еще в воскресенье позвонила в свое агентство и сказала, что приболела и все эти дни будет работать дома — благо у нее собственная фотостудия. Однако долго такое затворничество продолжаться не могло. И, отлично понимая, что рано или поздно, но выйти на улицу все же придется, Анфиса сильно нервничала. А когда она нервничала, она начинала есть, есть, есть, опустошая полки битком набитого продуктами холодильника.
— Я съезжу на брифинг, потом вернусь к тебе и повезу тебя на перевязку в больницу. Найди пока свой страховой полис, — сказала ей Катя еще утром за завтраком.
Ночь с субботы на воскресенье она провела возле Анфисы. Мещерский уехал от них глубокой ночью, прихватив с собой злополучную фотографию. Утром в воскресенье, пока Анфиса спала, Катя на час съездила к себе на квартиру и забрала кое-какие вещи. Тут позвонил Драгоценный В. А. из своей пермско-уральской командировки.
— Я что-то не врубился, мой зайчик! — были его первые, самые первые восклицательные слова. — Я все телефоны оборвал, тебе что, по мобильнику лень ответить? Где тебя носит с утра пораньше, а?!
Катя сразу призналась: мобильник свой она впопыхах забыла в прихожей на столике, в квартире у Анфисы — ты же, золотко мое, помнишь Анфису? — она тут же взахлеб поведала мужу о ночном происшествии.
— Я поживу в Измайлове, — закончила она робко, — Анфису нельзя сейчас оставлять одну. Она каждого звонка в дверь боится, и потом, ее надо показать врачу, ей же нужен больничный. Я поживу эти дни у нее, ладно? Вадик, ты не против?
Она ждала бурного недовольства, но из далекой Перми пришел весьма мирный ответ:
— На то вы и подружки, чтоб помогать друг дружке. — Драгоценный хмыкнул. — А Серега-то что там у вас ночью делал, я не понял?
Катя не стала рассказывать мужу про странную фотографию. Не заикнулась она о ней и в разговоре с Колосовым. У него было такое адски-мрачное выражение лица, когда он обернулся на ее невинный оклик, что она вообще пожалела о том, что зацепила его словом вот тут, в главковском вестибюле у лифта. Пусть бы он шел своей дорогой — на первый этаж в розыск, а она в родной пресс-центр — своей. Но ретироваться было уже поздно.
— Так ты откуда такой? — спросила она.
— Какой такой? — Колосов выпрямился.
— Ну… невеселый?
— Я из морга, со вскрытия. Я что, после этого петь должен, чечетку плясать?