Однако на этот раз были заданы неприятные вопросы по поводу событий на Рязанщине. Я вежливо поблагодарил за желание помочь, но мы со своими проблемами справляемся, еще раз спасибо, мы ценим ваше искреннее желание, чтобы Россия процветала и все такое.
Едва закончилось с послами, на выходе из зала меня перехватил Карашахин, лицо тревожно-сочувствующее, сказал, сильно понизив голос:
– Господин президент, вы сейчас как себя чувствуете?
– Терпимо, – ответил я сварливо, – а что?
– Да так, ничего страшного… С вами желает говорить президент Соединенных Штатов.
– А, мать его… – вырвалось у меня.
Он спросил испуганно:
– Валокординчику? Или лучше нитроглицеринчику?
– Да иди ты… Он что, жаждет по прямому проводу?
– Да, господин президент. По красной линии.
Я нахмурился, красная линия была создана для оповещения о несанкционированном запуске ракет, чтобы противная сторона не решила, что на нее напали, и не нанесла ответный удар. Обычно же телефонный разговор согласовывается сперва между канцеляриями, к нему подключаются спецслужбы, что записывают голос, интонацию, дабы потом аналитики расшифровывали каждую заминку, паузу, изменение тембра и давали свое толкование, где чужой президент дает слабину, а где на коне.
– А что, с их стороны ракеты запущены?
– Нет…
– Тогда я сейчас занят, – ответил я. – У меня совещание. Но через три-четыре часа освобожусь.
– Хорошо…
Он повернулся уходить, я остановил:
– Нет, про совещание не говори. А то похоже, что оправдываюсь. Просто сейчас занят, но через три-четыре часа освобожусь. И тогда, естественно, постараюсь тут же уделить время для разговора.
В его серых глазах мелькнуло одобрение.
– Хорошо, господин президент. Так и передам.
Он ушел, мое сердце сжалось в тугой ком, по всей грудине разлилась тупая боль. Я боялся шевельнуться, эта тупая в любой момент может стать острой, такое уже бывало. Карашахин уверен, что я нарочито тяну время, чтобы дать возможность нам лучше подготовиться к разговору, чтобы отыскать доводы поувесистее, да и надо дать понять хозяину заокеанской империи, что не все страны все еще пристегнуты к его колеснице, как, к примеру, Англия, не всякий президент вскакивает навытяжку и ест глазами начальство. Но на самом деле чувствую, как в теле противно трепещет каждая жилка от страха и растерянности. Не знаю, что сказать хозяину империи, ведь мы с ним за время моего президентства встречались десятки раз, общались, всегда находили не просто точки соприкосновения, но и стали почти друзьями. Он не такой уж и дурак, как у нас считают, и хотя мужик в самом деле без образования, но у него природный цепкий ум, очень практичный, приземленный, на звездное небо он в самом деле никогда не смотрел, на фиг оно его американскому огороду, но страну ведет умело и решительно к полному доминированию над всеми странами мира. Мы много говорили с ним о демократии, оба искренне полагаем, что демократия при всех ее недостатках – все же лучший вариант правления, у наших жен тоже оказались общие интересы, обе домашние клухи, все еще сами готовят варенья и соленья, хотя в супермаркетах эти продукты и дешевле и лучше. Но что я скажу, если спросит напрямик про кобызов?.. А там аналитики уже могли перебрать все варианты, из-за чего в Рязанской области настоящая война, наткнутся на сообщения, что на тех землях уже больше десяти лет располагается быстро растущий анклав нерусского населения…
Ничего не придумав, я вернулся в свой малый кабинет, Ксения принесла большой стакан сока, выпил с охотой, на донышке углядел остатки белого порошка. Не успел раствориться, не учли, что сок холодный, вязкий. Эх, Чазов, Чазов, ты хоть так стараешься пичкать меня лекарствами…
С полчаса знакомился с данными по Рязанщине. Зачистку практически закончили, но потери оказались чересчур велики. Стиснув зубы, я слушал сводки об убитых, раненых, пропавших без вести. Время от времени на экране мелькало лицо Громова, он говорил громко и убеждающе, что, если бы опоздали или чуть протянули, было бы намного хуже и неизмеримо труднее. Так что, господин президент, вы приняли единственно правильное решение, никто бы так на вашем месте не поступил, даже я, военный человек, и то струсил бы, не решился, а вы, вы…
Я сухо поблагодарил, отключился, несколько минут пытался строить стратегию взаимоотношений со странами Латинской Америки, но все время помнил о предстоящем неприятном разговоре с международным жандармом.
Внезапно вспомнился разговор о предвыборной ситуации в США. Впервые негры выдвинули своего кандидата на пост президента Соединенных Штатов. Не от демократической партии, за которую негры отдавали большинство голосов, и не от республиканской, где тоже немало негров, а от своей собственной, негритянской партии. Им пророчат полный провал, ибо если даже все-все негры проголосуют за негра, что немыслимо, то и тогда поражение, негров все-таки в США даже меньше четверти населения. Но эти аналитики, как мне кажется, упускают одну важную деталь, хорошо видную мне, русскому…
У нас, белых, есть такая неприятная особенность, следствие нашей сверхсилы, как вина перед более слабыми, более тупыми, более ленивыми, перед уродами. У нас в России это видно по тому, как в Якутии русские отдают голоса за якута, полагая, что так справедливее: хоть якут и дурак, но здесь же Якутия! – а в США немалая часть белых может отдать голоса за негра, руководствуясь ложным чувством «справедливости» и вины перед более тупыми и бедными. А если учесть, что за негра наверняка отдадут голоса все латиноамериканцы, а их в США уже больше, чем негров, то белое большинство может ждать неприятный сюрприз…
Ничего не придумав, мозг ищет спасительные лазейки в бегстве от реальности, сейчас вот возвожу на президентский трон Америки губастого негра, а через минуту уже буду летать Бэтменом и наводить справедливость во всем мире: всемогущий, бессмертный, молодой и красивый, кулаком разбивающий броню танка, взглядом прожигающий стены… озлился, отодвинул клавиатуру, поднял из кресла зад и вышел в приемную. Ксения сразу же поинтересовалась, чем может быть полезной, я спросил, где засела инициативная группа по разработке новой политики в сфере массовых коммуникаций.
Она кивнула на малый зал:
– Все там. Уже заказали пива, еще немного, и пошлют за цыганами. Петь вроде бы начинают.
– А что поют?
– Вроде бы гимн… на всякий случай. Место ведь такое!
– Я им попою, – пообещал я.
Из-за плотно прикрытой двери голоса не доносятся, здесь звукоизоляция полнейшая, я потянул за ручку на себя, открылось бесшумно, за столом человек пять моих министров, а спиной ко мне Забайкалец, стоит, покачиваясь с пяток на носки и обратно, руки по-наполеоновски скрестил на груди.