– …В замочную скважину, – услышал я его суховатый голос, – смотреть неприлично, но интересно. А раз интересно и это находит спрос в нашем демократическом обществе, то надо объявить вполне приличным. Так сказать, пойти навстречу пожеланиям простого народа. Объявить очередные свободы. Я говорю не только о вуайеризме, но… про опускание вообще.
Шандырин заметил меня в дверях, не подал виду, фыркнул:
– Да куда дальше? Уже все извращения не просто разрешены, но и рекламируются! Что еще?
– Демократы отыщут, – пообещал Забайкалец недобро. – Сам строй побуждает изобретать все новые методы опускания человека уже не до скота, там он уже сейчас, а ниже, ниже – до кистеперой рыбы, трилобита…
Каганов заметил ленивым брезгливым голосом:
– А что делать? Не следует забывать, что общество больше любит, чтобы его развлекали, чем учили.
– Как барон и аристократ, – сказал Забайкалец кровожадно, – я скажу: а вот хрен вам в задницу! Ишь, panem at circenses! Раб, знай свое место!.. Или, скажем мягче, каждый должен занимать именно столько места, сколько он стоит в обществе. Мало ли что он сам заявляет о своей неслыханной ценности, но пора отбросить нашу щепетильность… дощепетильничались уже с теми, кто с нами не щепетильничает!.. и расставить все по своим местам. Мы все знаем, какой чудовищный перекос произошел в человеческом обществе, когда из человека высвободили обезьяну. Обезьяна работать не любит, думать не любит, ей бы только веселиться, кувыркаться, строить гримасы, балдеть, оттягиваться, ловить кайф, расслабляться… Как результат, скоморохи и барды, которых раньше запускали с черного входа, вместе с остальными слугами стали богаче самих хозяев, и вот уже сыновья королей мечтают о карьере скоморохов, а их дочери – о карьере проституток.
– А как с СМИ? – поинтересовался Каганов.
– То же самое, – отрезал Забайкалец. – То же самое с СМИ. Еще совсем недавно они бегали с микрофоном за районным начальником: скажите пару слов, а теперь уже к ним на телестудии приезжают смиренно премьеры, президенты!.. Теперь уже СМИ решают, кому из президентов страны пиар устроить, кого низложить, кому дать слово, а кого и на фиг, вместо него пустить стриптиз-шоу, это массовый зритель примет с одобрением!
Я прикрыл за собой дверь, прошел к столу, Каганов застенчиво привстал, показывая, что освободит место, чтобы мне, такому старому и больному, не делать лишних три шага к свободному креслу. Я нахмурился, он послушно плюхнулся обратно. Забайкалец выждал, пока я садился, закончил совсем уж сухим голосом:
– Выход, по моему мнению, таков: этих рабов, которые заняли не свое место и навязывают свои стандарты мышления и свое мнение людям, нужно вернуть на то место, которое они и должны занимать. Это и есть стержень нашей программы, на который мы должны нанизывать конкретные пункты и постановления.
Шандырин проговорил с явным удовольствием:
– Гомосексуалисты и прочие демократы набросятся… Ведь демократия – последнее убежище подлеца! Демократия – спасение для педофилов, гомосексуалистов, зоофилов, мазохистов, копрофагов и прочих нетрадиционных натур. Нас же раздавят, эта партия нестандартной сексуальной ориентации больно велика…
Забайкалец произнес строго и высокомерно, как обращался бы барон к подданным:
– Надо держаться! Демократы, как вы очень верно сказали, это партия нестандартной сексуальной ориентации, но это пока что не большинство населения России!.. Демократы – это протоплазма, и лозунг у них: «Назад к протоплазме!»
– Демократы, – сказал Каганов и вздохнул, – это люди толпы. Это огородники, йоги…
Убийло оторвал взгляд от бумаг, удивился вслух:
– Почему йоги?
– Потому что плюй на все и береги здоровье. А еще это партия «Хлеба и зрелищ», к сожалению. Партия людей с простыми и даже очень простыми запросами.
Павлов вставил ехидно:
– Игорь Самойлович, а ведь и вы были совсем недавно убежденным демократом!
Каганов вздохнул:
– Да я им и остаюсь… во многом. Но когда есть возможность хоть в чем-то стать выше демократа, то как я могу не воспользоваться? Это же иметь крылья, а всю жизнь ползать!.. Я демократ, но мне не нравится, что демократия – последнее убежище извращенцев… Я предпочел бы, чтобы извращенцы шли в фашисты! Так нет же, среди фашистов их нет, зато все-все перверсники – демократы. Это-то и противно. Потому я и говорю, если они остаются там, то я из демократии выхожу! Вот так.
Шандырин сказал злорадно:
– Господину президенту не пондравится такая формулировка, не пондравится!
Каганов возразил с достоинством:
– Президенту не нужны соратники, умеющие только поддакивать. Если он говорит «нет», мы все говорим «нет». А так вообще-то мы в одном лагере, а мелкие различия не в счет.
Шандырин подумал, снова подумал, это было зрелище, наконец тяжело громыхнул:
– Да, ты прав… местами. Демократы и общечеловеки – крайняя степень содомогоморризма.
Опешивший Каганов сразу не нашелся, а Убийло, что некоторое время следил за ними с интересом, поинтересовался:
– Это что еще за термин?
– А от Содома и Гоморры, – пояснил Шандырин. – Их населяли общечеловеки, а Лот, как ни старался, не мог отыскать и десяток фашыстов, чтобы Бог пощадил эти города.
– А Бог пощадил бы?
Шандырин оскорбился:
– Ну да! Ты что, Библию не читал?.. Это такая толстая книга с картинками, их бесплатно у американского посольства раздают и еще сто долларов приплачивают, хто возьмет! Я три штуки взял. Или ты китайский на всякий случай по ночам зубришь?.. А я, скажу по секрету, ночью хожу на стрельбы с «калашом». Словом, по той книге Лот с Богом долго торговался, просил пощадить города демократов, а тот сказал, что если отыщешь среди этих извращенцев хотя бы сотню фашыстов, то пощадю. Ну, сотню Лот не нашел, начал умолять, Бог сжалился и снизил планку до пятидесяти. Лот и пятьдесят не мог отыскать, начал умолять снизить до десяти…
Убийло спросил с интересом:
– И что, снизил?
– Не помню, я ж в детстве слышал. Знаю только, что когда замочил оба города, то общечеловеки в других городах и странах надо-о-олго притихли. Правда, пока Бог спит, черти… то бишь демократы, совсем охамели! Вся Америка – сплошь Содом и Гоморра! Одного Марка Зальцберга стоит оттуда вывезти, а остальных…
Убийло сказал ехидно:
– Так он же еврей!
Шандырин подумал с крестьянской обстоятельностью, подвигал тяжелыми складками на лбу, громыхнул тяжело:
– Думаю, что это как смотреть. Если правильно, а я всегда смотрю правильно, я же рабочекрестьянин, у меня классовый инстинкт, то уже нет евреев. И даже курдов нет, хотя это и трудно представить. Есть общечеловеки и люди. Победят общечеловеки – всем нам белый пушистый зверь, победим мы – Бог поведет нас дальше в светлое будущее победившего коммунизма! А Содом и Гоморру мы сами демократам устроим, не фиг им наших детей педофилить, сволочам!