– Ладно, иди. – Левин отдал ей чемодан. – Против Бориса не попрешь. Пантагрюэля оставь мне, нечего пугать маму.
Дина сделала шаг к двери. Ее волосы были стянуты в хвост, обнажая длинную шею. Левин только теперь догадался, откуда у Дины такая гордая осанка, такие прямые плечи и вечно задранный подбородок. Это не от высокомерия, а от долгих занятий бальными танцами. Левин вдруг простил ей заносчивость. Еще бы не быть заносчивым, если запросто отплясываешь ча-ча-ча с сыщиком, который работает на Петровке!
– Я пошла. Будь осторожнее, – повторила Дина.
– Хорошо, обещаю.
Дина сделала еще шаг и остановилась, словно прислушиваясь, идут ли часы на кухне.
– Твой кофе еще не остыл? – спросила она.
– Не думаю! – ответил Левин, не сумев скрыть неприличную радость.
– Пожалуй, выпью на дорожку. – Не обращая на него внимания, Дина поставила чемодан, прошла на кухню, сунула цветы в банку с водой и села пить кофе. Без сливок и сахара.
И, кажется, со слезами.
Левин подошел сзади, встал у нее за спиной.
– Зачем ты купил цветы? Только не ври про Восьмое марта, праздник давно закончился.
– Я так устал тебя ненавидеть, что готов полюбить.
Глупее ничего нельзя было сказать. Но он сказал то, что сказал, и сам удивился этому. И снял очки, чтобы мир потерял четкие контуры, стал расплывчатым и невнятным. Он всегда так делал, когда чего-то боялся. Это был старый, детский прием.
– А как же Клэр? – спросила Дина, не оборачиваясь.
– Клэр – это другое. Это фантазия, которая не стала реальностью.
– Расскажи мне о ней. Только стой там, за спиной. Когда не видишь глаз собеседника, ощущение, что говоришь сам с собой, и можно рассказать все что угодно. Это как на приеме у психотерапевта.
Он не стал возражать.
Хотя кто из них психотерапевт, так и не понял…
– Клэр была моей студенткой. Она ходила ко мне на дополнительные занятия. Ей едва исполнилось двадцать лет, и, с моей стороны, непростительно было думать о ней как о женщине, но… я и не думал. Я просто терял голову, когда ее видел. Занятия проходили у меня дома, в квартире, которую я снимал. И однажды она не ушла. Сказала, что на улице дождь, что никто не ждет ее дома, что ей хорошо рядом со мной. Она сказала это по-русски, и я автоматически поправил ошибки. А когда до меня дошло, что она сказала…
Мы стали жить вместе. Клэр бросила университет, чтобы не компрометировать меня как преподавателя. Я возражал, говорил, что лучше сам брошу работу и разорву контракт, но она слушать ничего не хотела. Утверждала, что всему в жизни уже научилась и получила самый большой подарок – меня. Да, она первая призналась, что любит меня, и сделала это на чистейшем русском. Без ошибок. Сказать, что я был счастлив, ничего не сказать. Мне казалось, что я сплю и мне снится фантастический сон. Такая красавица не могла быть моей. Такая юная, умная, нежная… Она не могла любить такое несовершенное существо, как я. Но она любила, да еще как! Мы проводили вместе все свободное время. Она устроилась работать секретарем в какую-то фирму, где требовалось знание русского языка.
Я не знал ничего о ее семье, она не рассказывала, а я не спрашивал.
Счастье длилось ровно шесть месяцев, восемь дней и двенадцать с половиной часов. В тот день я собирался сделать ей предложение. Купил кольца, цветы, вино и какие-то дурацкие свечи. Я почти не сомневался, что получу положительный ответ, но в положенный час она не пришла с работы. Я промаялся до двенадцати ночи, звонил ей на мобильный, ждал у подъезда, но абонент был недоступен, а такси не подъезжали к нашему дому.
Когда я совсем потерял голову, она позвонила. Чужим и далеким голосом, на английском, Клэр объяснила мне, что не придет ночевать. Что вообще не придет. Ей все надоело. Что такая юная и красивая девушка не может так долго принадлежать такому несовершенному существу, как я. Она и так долго страдала. Мучилась от безденежья, слушала мое вранье – какое вранье?! – ждала, когда я сделаю ей предложение, а я просто использовал ее молодость и красоту.
Я не мог сказать ей в ответ ни слова, потому что понимал – все правильно и закономерно, все закончилось, потому что должно было закончиться…
Через неделю я увидел Клэр в роскошном «Ягуаре», рядом с директором фирмы, где требовалось знание русского языка. Клэр обнимала его и целовала в блестящую лысину. Наверное, директор был более совершенным, чем я, потому что на мизинце у него блестел перстень с огромным бриллиантом. А может, Клэр могла любить только тех, с кем работала… Из газет я узнал, что Клэр и господин с большой лысиной помолвлены.
Я разорвал контракт, бросил работу и уехал в Россию. Я твердо решил, что научусь жить без Клэр. Все. Скучная история.
Ему надоело быть то ли психоаналитиком, то ли его клиентом. Левин сел за стол, насыпал в остывший кофе сахар, щедро налил в него сливки и стал пить маленькими глотками.
– Скучная история, – безучастно повторил.
– У меня тоже скучная, – вздохнула Дина. – Муж изменил мне с особым цинизмом. Он и раньше мне изменял, но как-то… цивилизованно. Удалял все любовные эсэмэски в мобильнике, прятал подарки любовницам в самые труднодоступные места в доме, тщательно чистил одежду после свиданий. Чужие духи перебивал своим знойным парфюмом, не допускал двусмысленных телефонных звонков, а уж тем более пошлых следов помады. А когда приходил поздно, всегда имел доказательства, что провел время в обществе деловых бумаг. Я догадывалась о его изменах, но молчала. Не пойман – не вор.
Но однажды Норка позвала меня на свой день рождения. Договорились, что я буду ночевать у нее, чтобы не тащиться ночью через весь город. Я предупредила об этом Стаса. Предполагала, конечно, что эту ночь свободы он использует на всю катушку… Но я уже говорила, он всегда соблюдал приличия.
Вечером я поставила тесто, хотела утром печь пироги. Впереди были выходные, и я подумала: пусть все будет как у людей – домашний уют, запах выпечки и иллюзия семейного счастья. Я поставила тесто и уехала веселиться к Норке. Часов в двенадцать ночи у меня зазвонил мобильный и незнакомый сиплый голос в трубке сказал: «Езжайте домой, увидите много интересного».
Я поехала. Понимала, конечно, что я там увижу, но все же не верила, что Стас привел любовницу в наш дом. Такого не могло быть!
Я оказалась права. Это была не любовница. Это была проститутка. Дешевая, с сальными волосами, отвисшей грудью, большой бородавкой на подбородке и облупленным лаком на грязных ногтях. Я тихо открыла дверь, на цыпочках прошла в квартиру и увидела их на кухне. Они трахались на столе, а тесто, мое тесто, которое я поставила, чтобы в выходные у нас пахло пирогами, убежало из кастрюли и чавкало у нее под задницей. Эта тварь стонала, закатывала глаза, хватала тесто пригоршнями и обмазывала им голую, дергающуюся спину Стаса. Стол скрипел в такт. Белая, тягучая масса была везде: на полу, на печке, на стульях, в цветочных горшках, на потных голых телах и, кажется, даже на потолке.