Елена Усачева. Донор

Рассказ

- Иванов, Петров, Сидоров, на выход! - бодро скомандовала Нелли Олеговна и весело блеснула в сторону класса стеклами очков.

Ни Ивановых, ни Петровых, ни Сидоровых у них не было. Только Ивановский, и он един­ственный, кто болезненно откликался на эту речовку, общее значение которой — все соби­раются и куда-то идут.

— Ну, что опять? -- понеслось над парта­ми. — Зачем? Куда? Урок только начался.

— Замолчали, оставили вещи на местах, — не замечая возмущений, перечислила учитель­ница, — и отправились на второй этаж к меди­цинскому кабинету. Кровь сдавать.

— Вперед! Вперед! — жизнерадостно затру­бил Васильев. — Сдаем кровь на нужды отече­ства!

— Я уколов не боюсь, если надо — уко­люсь! — поддакнул Пращицкий, вскакивая. — Можно я в первых рядах пролью кровь! — он шутовски вытянул вперед руку.

— Прекратили разговоры! — утомленно от­махнулась от подопечных физичка. — Ряд у стены, встал и вышел. Пращицкий! Куда побе­жал? Ты какой ряд?

— Хочу! Хочу быть первым! — развлекался невысокий шумный Пращицкий.

- А нам, вампирам, кровь сдавать нель­зя! — насмешливо протянул красавчик класса Игорь Лавренев. — Мы от вида крови теряем волю, ум и честь.

- Ты ее и так потерял, — зло прошептала Ира Синявина с ряда около окна.

Сидящая от него через проход Алиса Ганина склонила голову, завесив лицо длинными черными волосами. Лавренев тут же заметил это движение.

- А больным вообще кровь сдавать нельзя! Освободите Ганину, — заголосил он. — Она всю свою кровь в больнице оставила.

-  Игорь, сядь! — рявкнула учительница, взяв в руки журнал и собираясь ударить им по столу. Решительно и громко. Поэтому все при­тихли, наблюдая, как ряд у стены выбирается со своих мест.

- Что вы сегодня буяните, словно карапу­зы? — рассердилась Нелли Олеговна. — Быст­ро сдали, быстро вернулись, быстро продолжи­ли урок!

— А Ганина кровь сдавать не хочет, — мерз­ким голосом проблеял Лавренев. — Боится. Можно я с ней пойду! Вместе будем бояться.

— Уже не смешно, — покачала головой учи­тельница.

В ответ Игорь хмыкнул, вольготно разваливаясь на стуле — пока все не вернутся, в клас­се, считай, объявлено свободное время. Он пристально глянул на Алису. Та сидела, мелан­холично водя карандашом в тетради. После больницы она была бледна. Запястье на левой руке забинтовано чуть ли не по локоть.

Месяц назад она вскрыла себе вены. Сдела­ла все грамотно — родоков отправила в кино на длинный трехчасовой фильм, налила ванну теплой воды, оставила классическую записку: «В моей смерти прошу никого не винить» — и чирканула по запястью. Нашли, отвезли, отка­чали.

Услышав эту историю, Игорь только недо­вольно скривил губы. За несколько дней до то­го, как Ганина решила совершить свой судьбо­носный заплыв, у них состоялся разговор. Все чин чином — любовь была, любовь ушла. Он не виноват, что Алиска оказалась такой зануд­ной. Ходила по пятам, требовала отчета о каж­дой проведенной без нее секунде.

Ну да, поначалу все было неплохо. Хотя первого сентября он и предположить не мог, что у них закрутится роман. Кажется, был ок­тябрь. Они играли в волейбол. С Ганиной Игорь оказался в разных командах. В какой-то момент при перемещении по полю оба встали под сеткой. Алиска робко улыбнулась, всего на мгновение повернувшись к Игорю лицом. А потом, пытаясь дотянуться до мяча, они нале­тели друг на друга, и Лавренев машинально поддержал падающую соперницу. Алиска тут же заполыхала, залилась густейшим румянцем, глаза ее сделались стеклянными.

Игра потекла дальше своим чередом. Ко­манда Игоря стремительно выигрывала, так что второй раз встать рядом с Ганиной под сет­ку у него не получилось. Она сама подошла к нему сразу после игры. Все побежали в разде­валку, Лавреневу тоже хотелось поскорее стя­нуть с себя неудобную нейлоновую форму, но его задержали.

— Игорь! — робко позвала Алиса.

Он уже шагнул из зала, оказавшись в широ­ком проеме между двумя дверями. Обернулся. Ганина, не ожидавшая, что он так резко от­кликнется, налетела на него. И он снова под­хватил одноклассницу, чтобы избежать столк­новения, спиной проваливаясь в междверный промежуток.

— Спасибо, — все так же неуверенно про­бормотала она, но инерция падения уже при­жала ее к Игорю. Он почувствовал мягкость ее груди, чуть горьковатый запах пота. Все это вдруг что-то отключило в его голове, и он словно забыл, что перед ним Алиска Ганина, которую он знает одиннадцать лет. Нет, это уже была не она, другая, которую хотелось об­нять и, наговорив ворох глупостей, целовать до одурения.

Ладонь сама скользнула ей на талию. Он прижал ее к себе и неловко, сам поражаясь своей наглости, поцеловал в подбородок — промахнулся, оттого что она вдруг подняла голову. Огромные темные глазищи прожгли на­сквозь, и он зажмурился, поймал ее губы и долго не мог оторваться, будто все тело свело судорогой. А потом, словно опомнившись, шагнул вперед, заставляя Алису пятиться, вы­брался из зала и, не оглядываясь, пошел вниз, в подвал, откуда звучали голоса одноклассни­ков.

Теперь он все время встречал удивленный взгляд ее невероятно огромных глаз. В Алиске было что-то восточное — черные волосы, узкое лицо, нос с горбинкой, темные глаза. Ее взгля­ды сжигали. Так и хотелось прижать ее к себе и высосать все колотящиеся в ней чувства.

Алиска была гордой, но Игорь как-то ухит­рился мгновенно сломать все ее заслоны. Он уже пару раз затаскивал ее к себе домой, где сразу же сдергивал легкую кофточку, чтобы коснуться колдовской мягкости ее грудей. Она была живой и податливой в его руках, и в ка­кой-то момент он переставал быть Игорем Лавреневым, умным и рассудительным маль­чиком, каким все его считали. Было бы время пугаться или удивляться, он бы сделал и то, и другое. Но Игорь искренне наслаждался этими моментами сумасшествия, когда он уже был не он, когда прорывалось изнутри что-то живот­ное. И виной всему была она — Алиса. Где-то в ее теле сидела собранная пружина, и казалось, достаточно добраться до потайного рычага, что­бы два разумных человека исчезли...

Ряд у стены стал возвращаться, демонстративно потряхивая исколотыми пальцами. Кораблев, сделав из куртки перевязь, притворно хромал.

 — Тоже мне, бойцы, — покачала головой    Нелли Олеговна, стекла ее очков переливались    цветами недовольства. — У них пять грамм   крови взяли, они уже разохались. Что будете делать в армии, вояки!

— Будем сдавать по десять грамм, — фило­софски изрек Пращицкий. — Ну а теперь нам можно на баррикады?

— Иди уже отсюда! — Физичка ткнула руч­кой в сторону двери.