Глеб стоял, широко расставив ноги и глядя на чародея угрюмым, ненавидящим взглядом.
– Это все не настоящее, – спокойно произнес он. – Ты наслал на нас видения.
– Верно. – Пастырь прищурил светлые глаза. – Но смерть их будет настоящей. Это я тебе обещаю.
Глеб выхватил из кобуры скорострел и направил его на чародея.
– Оставь их в покое!
– Не торопись, Глеб, – спокойно ответил тот. – Я хочу с тобой поговорить. Ты не такой, как остальные. Ты слишком часто ходил в Гиблое место, и оно изменило тебя. В тебе его Сила.
– И ты хочешь, чтобы я поделился этой Силой с тобой?
– Было бы неплохо.
Глеб быстро подошел к Пастырю и ткнул дуло скорострела ему в лоб. Тот поднял глаза кверху и посмотрел на черный ствол. Усмехнулся и снова перевел взгляд на Глеба.
– Ты думаешь, что сможешь убить меня? – насмешливо спросил он. – Меня, сына Божьего, великого чародея, который подчинил себе города и села?
– Ты не чародей, – холодно отчеканил Глеб. – Ты просто жалкий фокусник. Гнилой отросток Гиблого места. Ядовитый корень, пробивший себе путь к людям. Но я отрежу тебя, как до этого отрезал другие корни. Ты ведь боишься меня, верно? Боишься каждой клеткой, каждой порой своего тела.
– Ты так думаешь? А как тебе это?
Пастырь чуть качнул головой. В то же мгновение ствол скорострела изогнулся, как гибкое щупальце, ринулся к Глебу и оплел его шею.
Глеб захрипел, выпустил из рук скорострел и попытался оторвать от себя черное щупальце, но не смог.
Пастырь смотрел на него презрительным взглядом.
– Я многое могу, ходок, – небрежно проронил он. – Могу заставить тебя перерезать себе вены. Могу швырнуть тебя в кошмарный сон и оставить там навсегда. Мне подвластно все. Кроме одного. Я не могу покинуть пределы Гиблого места. Вернее – не мог. Но теперь… Теперь здесь появился ты.
Лицо Глеба побагровело.
– Я… не понимаю, – прохрипел он.
Пастырь холодно улыбнулся:
– Твоя Сила поможет мне выйти за межу. Не противься мне, Первоход. Ведь ты такое же темное порождение Гиблого места, как я.
– Чушь!
Пастырь покачал головой:
– Нет, не чушь. Ты пришел к людям из Гиблого места. Как любая темная тварь.
Глеб выхватил из-за пояса кинжал и ударил по щупальцу, но оно продолжало крепко и цепко держать его за шею. Пастырь прищурил светлые глаза.
– Ты никогда не сдаешься, верно? А знаешь, если бы не ты, ничего этого бы не было. Ведь это ты вырвал меня из рук палача. Ты вывел меня из темницы. – Чародей обхватил руками плащ и одним сильным движением распахнул его. – Взгляни!
На голой, белой, как молоко, груди Пастыря темнел черный крест, сочащийся кровью.
– Он все еще кровоточит, Первоход. Но я благодарен за это Господу, потому что сия рана не дает мне уснуть. «Бодрствуйте со мной», – просил Иисус апостолов. Но апостолы уснули, позволив свершиться несправедливости. Я не усну, Глеб. Я не усну.
Толмач Рамон, стряхнув с себя остатки огненной петли, приподнялся, выхватил из-за пояса кинжал и метнул в чародея. Тот молниеносно поймал кинжал, но тут второй кинжал, пущенный рукою толмача, со свистом крутанувшись в воздухе, вонзился Пастырю в плечо.
Чародей взревел от боли, и в ту же секунду черное щупальце, душившее Глеба, отвалилось от его шеи и упало на холодную землю.
Пастырь резко повернулся к Рамону и, выставив перед собой растопыренные руки, яростно прокричал:
– Пусть адские псы разорвут тебя на части, толмач!
В то же мгновение два больших, поросших вековым мхом валуна, лежавших у дверей храма, превратились в огромных черных псов, вскочили на ноги и бросились на Рамона.
Глеб подхватил с земли скорострел и выстрелил Пастырю в грудь. Но чародей с ледяной усмешкой шагнул в сторону и раздвоился. Стрела вонзилась в стену между двумя белыми фигурами.
Пастырь снова шагнул в сторону, и там, где он только что стоял, остался третий двойник. Вперив в Глеба злобный, насмешливый взгляд, чародей принялся кружить вокруг него, и на каждом месте, где он только что стоял, появлялся его двойник. Не прошло и трех секунд, как Глеб оказался окруженным двойниками Пастыря.
Глеб выстрелил в одну из белых фигур, но стрела прошила пустоту и воткнулась в стену. Он выстрелил еще раз, но с тем же успехом.
– Неплохая попытка, ходок! – жутким хором проговорили Пастыри. – Попробуй еще раз.
Глеб попробовал. И снова промах. Белые фигуры захохотали и принялись кружиться вокруг Глеба в дьявольском хороводе. Глеб завертелся на месте, пытаясь определить, который из дюжины Пастырей настоящий.
И тут Хлопуша, лежавший к чародею ближе всех, подхватил с земли горсть праха и швырнул его Пастырю в лицо. Чародей зажмурил глаза и закашлялся.
Белые фигуры исчезли. Глеб вскинул скорострел и нажал на спуск. Передернул скобу и нажал еще раз. А потом еще. И еще. Выпустив четыре стрелы, он опустил скорострел и, тяжело дыша, взглянул на Пастыря, пришпиленного стрелами к стене храма, подобно огромной белой бабочке.
Из пробитых запястий и плеч на белую хламиду потекла черно-багровая кровь.
– Нет… – хрипел чародей, извиваясь и пытаясь ухватить стрелы зубами. – Нет…
Но зубы Пастыря щелкали впустую. Глеб убрал скорострел в кобуру и вытянул из ножен меч-всеруб.
– Ты хотел почувствовать себя Богом? – холодно проговорил он. – Теперь ты на кресте, как и Он. И что ты ощущаешь?
– Это еще не конец… – прошипел чародей, глядя на Первохода налитыми кровью глазами. – Я вернусь за тобой!
– Из ада не возвращаются, – отчеканил Глеб. – Пусть черти обглодают твои кости, фокусник!
Глеб сжал рукоять меча обеими руками, размахнулся и одним ударом снес чародею голову с плеч. Затем опустил окровавленный меч и подошел к Бровке. Девушка уже приподнялась с земли. Глеб протянул ей руку и помог подняться на ноги.
– Как ты себя чувствуешь, Бровка?
Девушка усмехнулась:
– Как будто меня разжевали и выплюнули.
Глеб снял с пояса флягу и протянул Бровке. Затем повернулся к Хлопуше и спросил:
– Как ты узнал, который из них настоящий?
– Муха, – ответил тот.
– Муха?
Хлопуша кивнул:
– Да, муха. Она села чародею на лицо. Должно быть, почувствовала, что он упырь.
В двух саженях от здоровяка толмач Рамон, кряхтя и постанывая, поднялся с земли.
– …Die cane maledetto… – бормотал он, морщась от боли в ушибленном плече. – Эти псы были как настоящие. Ненавижу собак. Клянусь айдесским богом, как же я ненавижу собак!