сплющенная пуля. Френсис внимательно осмотрел ее.
- Из седельного пистолета, - заключил он. - Порох был, видно, плохой
или подмоченный: стреляли ведь наверняка в упор - здесь и нельзя иначе, -
и все-таки пуля не прошла насквозь. А череп этот бесспорно принадлежал
индейцу.
Еще один поворот направо - и они вошли в небольшую, хорошо освещенную
пещеру. Из окна, расположенного очень высоко и забранного продольными
каменными брусьями в фут толщиной и почти такими же поперечными, в пещеру
проникал тусклый дневной свет. Весь пол был усеян белыми человеческими
костями. Судя по черепам, это были европейцы. Тут же валялись ружья,
пистолеты, ножи, а кое-где и мачете.
- Они дошли до самого порога тайника, - заметил Френсис, - а здесь,
как видно, передрались из-за шкуры еще не убитого медведя. Очень жаль, что с
нами нет старого индейца и он не может увидеть, что приключилось с его
отцом.
- А вдруг кто-нибудь остался в живых и удрал с добычей? - высказал
предположение Генри. Но, оторвавшись от печального зрелища, какое являли
собой разбросанные по полу кости, и оглядев пещеру, сам же и ответил: -
Впрочем, нет, не может быть. Вы только посмотрите на эти драгоценные камни в
глазах идола. Ведь это рубины, если я хоть что-нибудь смыслю.
Френсис и Леонсия проследили за его взглядом и увидели огромную
каменную статую женщины с раскрытым ртом, которая сидела, поджав ноги, и
смотрела на них красными глазами. Рот ее был так велик, что все лицо
казалось уродливым. Рядом с нею высился еще более безобразный и
отвратительный идол-мужчина, изваянный, правда, в более героическом стиле.
Одно ухо истукана было обычного размера, а другое столь же уродливо большое,
как рот у богини.
- Эта красотка, должно быть, и есть сама Чиа, - усмехнулся Генри. -
А вот кто же этот ее лопоухий кавалер с зелеными глазами?
- Ей-богу не знаю! - расхохотался Френсис, - Но зато знаю, что
вместо глаз у этого лопоухого джентльмена самые большие изумруды, какие я
когда-либо видел наяву или во сне. Каждый из них так велик, что тут не
каратами пахнет. Такие камни можно встретить разве что в коронах царей, или
это стекляшки.
- Но два изумруда и два рубина, пусть даже самые огромные, - это,
конечно, не все сокровище майя, - заметил Генри. - Мы переступили порог
сокровищницы, только у нас нет ключа к ее ларцам...
- А вот старик майя, который остался на поющих песках, наверно, нашел
бы его по узелкам своей священной кисти, - сказала Леонсия. - Здесь, кроме
этих двух идолов и костей на полу, ничего больше нет.
С этими словами она подошла к статуе мужчины и принялась рассматривать
его огромное ухо.
- Не знаю, как насчет ключа, - заметила она, - но замочная скважина
тут есть... - И она показала на отверстие в ухе.
И в самом деле, в том месте, где обычно бывает ушная раковина, ухо
состояло из сплошного камня; в нем было лишь маленькое отверстие, весьма
напоминавшее замочную скважину. Тщетно Леонсия, Френсис и Генри ходили по
пещере, выстукивая ее стены и пол, в поисках искусно скрытых проходов или
замаскированных путей к хранилищу.
- Кости обитателей tierra caliente, два идола, два громадных изумруда,
два таких же рубина и мы сами - это все, что здесь есть, - подытожил
Френсис. - Нам остается только вот что: во-первых, пойти назад, привести
сюда Рикардо вместе с мулами и у входа в пещеру разбить лагерь; а во-вторых
- доставить сюда старого джентльмена с его священными узелками, даже если
нам придется тащить его на руках.
- Ты подожди здесь с Леонсией, а я вернусь и приведу их, - вызвался
Генри, после того как они, пройдя по длинным коридорам и миновав ряды
мертвецов, вышли, наконец, из пещеры на яркий солнечный свет.
А в это время на поющих песках пеон и его отец продолжали стоять на
коленях в круге, начертанном стариком. Шел сильный тропический дождь, и пеон
весь дрожал от холода, а старик как ни в чем не бывало продолжал молиться,
не задумываясь над тем, выдержит ли его бренное тело такой дождь и такой
ветер. Именно потому, что пеону было тревожно и не по себе, он и заметил то,
что ускользнуло от внимания его отца. Сначала он увидел Альвареса Торреса и
Хосе Манчено, вышедших из джунглей и крадучись пробиравшихся через пески. А
затем увидел чудо. Чудо это состояло в том, что Торрес и Манчено преспокойно
шагали по песку - и песок молчал. Когда они скрылись из виду, пеон боязливо
дотронулся пальцем до песка, но никаких жутких звуков не последовало. Он
ткнул пальцем глубже - все по-прежнему было тихо; и так же было тихо, даже
когда он стал колотить по песку всей ладонью: ливень лишил песок голоса.
Пеон тряхнул отца и, заставив его оторваться от своих молитв, объявил:
- Песок больше не кричит. Он немой, как могила. Я своими глазами
видел, как враг богатого гринго прошел по песку. А ведь он очень грешный
человек, этот Альварес Торрес, и все-таки песок молчал. Песок умер. У него
нет больше голоса. А там, где могут идти грешники, мы с тобой, старик, тоже
можем пройти.
Старый индеец дрожащим указательным пальцем принялся чертить в круге
кабалистические знаки - песок не издал ни звука; он молчал, даже когда
старик попытался чертить и за пределами круга. Песок отсырел, а пески могут
петь, лишь когда их насквозь прокалит солнце. Пальцы старика забегали по
узелкам священной кисти.
- Тут сказано, - сообщил он, - что, когда песок перестает говорить,
можно спокойно идти дальше. До сих пор я свято следовал всем велениям бога.