бросить его вниз.
Но старик остановил его:
- Священные узлы говорят: "Кто посягнет на священную пустоту под
ногами Чиа, умрет скорой и страшной смертью".
- А я вовсе и не намерен посягать на священную пустоту, - усмехнулся
Френсис, отбрасывая мушкет. - Но что же нам теперь делать, старик? Легко
сказать: "Изо рта Чиа в ухо Хцатцла", - а как это выполнить? Проведи-ка,
старина, пальцами по своим священным узелкам и узнай, как и что.
А для сына жреца - пеона с израненными коленями - пробил последний
час. Сам того не подозревая, он в тот день последний раз видел восход
солнца. Что бы ни случилось в этот день, какие бы усилия он ни делал для
того, чтобы избежать своей Судьбы, этому дню предстояло быть последним в его
жизни. Останься он на страже у входа в пещеру, его, несомненно, убили бы
Торрес и Манчено, шедшие за ним чуть ли не по пятам.
Но, вместо того чтобы стоять на страже, боязливый и осторожный пеон
решил сделать вылазку и посмотреть, нет ли поблизости каких-нибудь врагов.
Так он избег смерти при свете дня под открытым небом. Но стрелки часов его
жизни передвигались, и предуготованный ему конец был не дальше от него и не
ближе, чем судила Судьба.
Пока он обследовал окрестности, Альварес Торрес и Хосе Манчено достигли
входа в пещеру. Огромные глаза Чиа, выложенные перламутром на каменном лике
скалы, оказались слишком большим испытанием для суеверного кару.
- Ты иди туда, - сказал он Торресу, - а я останусь здесь сторожить,
чтобы никто не вошел.
И Торрес, в ком текла кровь его предка, честно выстоявшего столетия в
ряду мумий, вошел в пещеру майя столь же храбро, как некогда его предок.
Едва он скрылся из виду, как Хосе Манчено, не побоявшийся бы
предательски убить любого человека, но чрезвычайно боявшийся невидимого
мира, сокрытого за непонятными для него явлениями, забыл свой долг часового
и телохранителя и поспешно скользнул в кусты. Тем временем пеон, убедившись,
что вокруг нет злоумышленников, и горя желанием узнать от отца тайны майя,
вернулся на свое прежнее место. Здесь он тоже никого не обнаружил и вошел в
пещеру, не зная, что следует по пятам за Торресом.
А тот продвигался тихо и осторожно, из боязни открыть свое присутствие
тем, кого он выслеживал. Да еще он задержался в пещере, пораженный парадом
мертвецов. Он с любопытством принялся рассматривать этих людей, которые
вошли в историю и для которых история остановилась здесь, в преддверии
святилища майя. Особенно заинтересовала Торреса мумия, замыкавшая ряд. Ее
сходство с ним самим было слишком заметно, чтобы не броситься ему в глаза, и
он сразу догадался, что это его дальний предок.
Он все еще в раздумье смотрел на мертвеца, как вдруг услышал звук шагов
и оглянулся, ища, куда бы спрятаться. Тут дьявольская мысль пришла ему на
ум. Сняв шлем с головы своего предка, он надел его себе на голову, потом
закутался в его прогнивший плащ, вооружился огромной шпагой и натянул
ботфорты с отворотами, которые едва не развалились при этом. Затем он
бережно, чуть ли не с нежностью, положил голую мумию на спину, позади других
мумий - туда, где сумрак сгущался до сплошной черноты. Проделав все это, он
занял место покойника, замыкавшего ряд, положил руку на эфес шпаги и замер в
той же позе, в какой стоял его предок.
Подвижными оставались только его глаза, следившие за пеоном, который
медленно и боязливо продвигался между двойным рядом мертвецов. Поравнявшись
с Торресом, пеон вдруг остановился и, широко раскрыв от ужаса глаза,
забормотал одну за другой молитвы майя. Торресу, перед которым он стоял, не
оставалось ничего другого, как слушать с закрытыми глазами и догадываться о
том, что происходит. Услышав, что пеон пошел дальше, Торрес покосился в его
сторону: пеон как раз остановился, не решаясь завернуть в узкий проход.
Обрадовавшись удобному моменту, Торрес занес шпагу, готовясь нанести удар,
который раскроил бы череп пеона.
Но, хотя это был и день и час, предопределенный Судьбою для смерти
пеона, последняя секунда его жизни еще не истекла. Не тут, среди двойного
ряда мертвецов, и не от руки Торреса суждено ему было умереть, ибо Торрес
придержал руку и медленно опустил оружие, а пеон пошел дальше и скрылся за
поворотом. Вскоре он нагнал своего отца, Леонсию и Френсиса, - последний
как раз просил жреца вторично справиться по узелкам, как и чем можно открыть
ухо Хцатцла.
- Просунь руку в рот Чиа и вытащи ключ, - приказал старик, своему
боязливому сыну, и тот с явной неохотой повиновался ему.
- Да не укусит же она тебя, она ведь каменная! - со смехом сказал ему
Френсис по-испански.
- Боги майя никогда не бывают каменными, - с упреком заметил ему
старик. - Они кажутся каменными, но на самом деле они живые, всегда были
живыми и под камнем и сквозь камень вечно осуществляют свою неизменную волю.
Леонсия, вздрогнув, отшатнулась от жреца и, взяв Френсиса под руку,
прижалась к нему, словно ища у него защиты.
- Что-то ужасное должно случиться - у меня такое предчувствие, -
вырвалось у нее. - Не нравится мне это место в недрах горы, среди
мертвецов. Я люблю синее небо, ласковое солнце, безбрежное море. Что-то
ужасное должно случиться здесь с нами. У меня такое предчувствие - что-то
должно случиться.
Френсис принялся успокаивать ее, а часы жизни пеона отстукивали уже
последние секунды. И когда, призвав на помощь всю свою храбрость, он сунул
руку в рот богини, последняя секунда его жизни истекла и смертный час его