Ему вспомнился смех Мирры.
«Тебе нравится смотреть в мои глаза?»
«Я могу в них смотреть бесконечно».
«Дурашка. Самовлюбленный дурачок. Тебе же просто нравится смотреть на себя. Ведь нигде, кроме моих глаз, ты не отражаешься… Бедный малыш».
Она была старше всего на три месяца, но для них это равнялось почти году… почти целой жизни.
– Помнишь, мы спорили о том, что такое Центр? – спросил Колдун. – Мирра тоже верила в Центр.
Она, понимаешь ли, очень боялась смерти. Она думала, что мы проживем втрое меньше, чем другие люди. И боялась. А каждый борется со страхом по-своему.
Колдун не знал, кому он это рассказывает – цвергской девочке, которая не понимала, наверное, и десятой части услышанного, или себе самому.
– Ей казалось, что, если она сможет стать Центром, это придаст смысл ее жизни. Что все тогда будет не понапрасну…
«Представляешь – тысячи живых существ дышат в одном ритме с твоим дыханием. Их сердце бьется в унисон с твоим, и только с твоим. Это уже что-то, Дор. Это не пустяки, не игрушки…»
«И как же ты собираешься стать Центром?»
«Найти его. И подчинить себе с помощью «Вельда».
«Не лучший план».
«Почему?»
«Да потому что, даже если это не ошибка и не миф, Центр должен быть сильным телепатом. Скорее он подчинит тебя».
«Хорошо. Тогда это сделаешь ты».
«Как насчет того, чтобы сначала спросить меня, хочу ли я стать каким-то там Центром?»
«А ты не хочешь?»
«Нет. Не испытываю ни малейшего желания».
«Почему ты никогда ничего не хочешь, Дор?»
«Кое-чего хочу», – говорил он и тащил девушку в спальню.
Но вскоре даже это перестало помогать.
Колдун ощутил, что и сам не прочь хлестнуть ни в чем не повинную воду, и договорил сквозь зубы:
– Когда Мирра поняла, что ничего не выйдет… она изменилась. То, что я видел в ее глазах, с каждым днем нравилось мне все меньше. И тогда я кое-что сделал… Не уверен, стоило ли это делать, но исправить уже ничего нельзя. Вот и вся история.
– Не вся.
– Что?
Сиби насупилась:
– Не вся история. Ты ведь поэтому пришел сюда? Ты все-таки хочешь найти Центр? Думаешь, тогда она успокоится?
– Не знаю.
– А если найдешь – что будешь с ним делать?
– Не знаю, Сиби, – повторил Колдун.
– Почему ты ничего не знаешь?!
Он вздрогнул. Слишком уж возмущенный голосок Сиби напомнил ему другой голос.
– «Не знаю. Не знаю. Не знаю, кто я такой. Не знаю, чего я хочу». Глупо! Даже эта твоя Мирра знала. Пускай плохое, но знала. А ты просто трус!
Колдун усмехнулся:
– Для звереныша, выросшего под землей, ты удивительно категорична. И словарный запас твой явно улучшился. Впору посадить в клетку и таскать по ярмаркам вместо говорящего попугая. Или ученой обезьянки.
Сиби вздрогнула, как от пощечины. Из глаз ее брызнули слезы. Казалось, сейчас цвергская девчонка разревется в голос, но уже через секунду она вытерла лицо кулачком и тихо спросила:
– Зачем ты так?
– Разве это неправда?
Сиби стояла, уронив руки вдоль тела, и сейчас очень мало напоминала человека – скорее, печального лемура, вставшего для чего-то на задние лапы.
– Я ошиблась. Я была глупая. Ты плохой, Колдун. Плохой и совсем некрасивый. Все наземники плохие и некрасивые, и громкие слова вам нужны только для того, чтобы ими убивать, прямо как ваши ружья. – Говоря это, она стащила через голову футболку и принялась стягивать джинсы.
– Ты что делаешь?
– Не хочу быть такой, как ты. Вернусь к Старому.
– Ну и вали.
Содрав штаны, цвергиня запрыгала по камешкам на другой берег ручья.
– Ты еще на четвереньки встань! – крикнул ей вслед Колдун.
Шурхнули заросли, и Сиби исчезла. Колдун злобно пнул сброшенные цвергской девчонкой джинсы, столкнув их в ручей. Те поплыли вниз по течению, темнея от воды и чуть подпрыгивая на перекатах. Некоторое время Колдун наблюдал за их движением. Затем, вытащив из кармана плаща сжатый кулак, он медленно разжал пальцы. На ладони его холодно блеснула наполненная прозрачной жидкостью ампула. С минуту Колдун взвешивал ампулу в руке, словно решая, не швырнуть ли ее в воду, – и все же не швырнул. Развернувшись, человек зашагал обратно к поляне.
На поляне под сосной валялся Хантер, связанный, как рождественский индюк, и пребывающий в сладком забытьи после удара ботинком в висок. Андроид угрюмо топтался рядом. Обернувшись при появлении Колдуна, он отчеканил:
– Сэр, мне кажется, что его следует ликвидировать. Он представляет опасность для нашей миссии.
– Какой из?
– Что?
– Для какой из миссий он представляет опасность? – устало поинтересовался Колдун. – К тому же в свете сказанного вами вас, боец-освободитель, тоже неплохо бы ликвидировать. Не говоря уж о том, что одному из здесь присутствующих лучше бы вообще на свет не рождаться.
– Что с вами, сэр?
– Да так, ничего, – обронил Колдун, тяжело усаживаясь на рюкзак. – Сиби ушла.
– Сиби?
– Ага. Сиби. Вот что, Батти, мы не будем убивать друг друга. По крайней мере, пока сможем от этого воздержаться. Сколько, говорите, нам осталось до вашего центра активности?
– Дойдем к вечеру или завтра утром.
– А сколько мы уже в пути?
– Десять дней, сэр.
– Всего-то? А казалось, дольше. Ладно, приводите Хантера в чувство и пошли.
Хантер вызвался тащить рюкзак Батти, самый тяжелый из трех. Проворчал, что не желает, мол, быть бесполезным грузом и кататься на дармовщинку на чужом горбу не привык. Сейчас охотник покряхтывал под врезавшимися в плечи лямками, но расставаться с ношей не спешил. Исчезновение Сиби его тоже не удивило, и вообще после речного приключения Хантер стал до странности смирным. Колдун даже принялся гадать, не оказывает ли сонная водичка необратимого воздействия на психику.
В лесу было неладно. Утром чащоба вроде бы оживилась. Над головой непрерывно ссорились и делили территорию рыжие и черные белки, под ногами несколько раз прошмыгнули бурые твари вроде крупных полевок. Долбил кору дятел. А когда Колдун оступился и до колена провалился в болотный бочаг, в ботинок вместе с водой ухитрились пробраться мелкие твари, напоминавшие помесь пиявок и головастиков. Три головастика, пока Колдун возился со шнурками, прокусили носок и впились в ногу. Колдун, ругаясь, тряс ногой и пытался отковырять пиявок пальцами, но Хантер велел ему сидеть тихо и прикурил сигарету. Горящим концом он прижег толстые зады кровопийц – твари тут же сморщились и покорно отвалились. На коже после них остались круглые синие пятна с каймой из мелких ранок.