— Не поймали?.. — догадался он.
Дружинник поднял голову:
— Он был уже в наших руках. Я даже ранил его, я слышал запах его крови. Но каким-то необъяснимым образом ему удалось уйти. Я думаю: не иначе, как вмешалось колдовство. Мы расставили ловушки, мы его совершенно обложили… Без колдовства ему бы не удалось вырваться.
— Что за повадка, — бросил презрительно князь, — все свои глупости и просчеты прикрывать колдовством?
Рябой едва нашел сил подавить обиду. Он заговорил с жаром:
— Мы блуждали по лесу. Мы, будто охотничьи псы, шли по кровавому следу и совершали круг за кругом. Мы отчаялись. Мы всякий раз возвращались на прежнее место. И всякий раз опять видели свежий кровавый след. И так день за днем — шесть дней!.. — Рябой вопросительно посмотрел в глаза Мстиславу. — Вы видели такое существо, господин, зверя или человека, которое шесть дней будет истекать кровью и не подохнет?.. Шесть дней свежей крови!.. Я это не могу понять иначе, как колдовство…
— Вот как! — мрачно задумался Мстислав.
— Это колдовство, господин! — убежденно повторил Рябой. — Глеба мы так и не нашли. А воины вконец измотаны. На них жалко смотреть.
— Ладно. Иди, — отпустил Рябого князь.
Они опять остались вдвоем в трапезной — Мстислав и Святополк.
Князь спросил:
— С какого края теперь будем браться за дело?
Святополк поднялся, прошелся мимо окон:
— Не все еще нами испытаны средства. Мы можем попробовать назначить награду за поимку Глеба. И там, где оказались бессильны мужество и воинское умение, вполне может справиться корыстолюбие.
— Но у меня нет лишних денег, — воскликнул Мстислав. — И тебе это отлично известно.
Святополк улыбнулся:
— А разве я сказал, что деньги надо платить? Их можно только пообещать…
— Как это? — не понял молодой князь.
— Всегда можно придраться к чему-нибудь и не заплатить обещанное. Тем более совесть должна быть спокойна, что дело мы будем иметь с подлым человеком — с весьма низким существом. Ибо человек, уважающий себя, никогда не продаст другого человека. А подлеца мы найдем, чем припугнуть. Его можно даже убить без особого сожаления.
Мстислав облегченно улыбнулся:
— Поистине гибок твой разум, Святополк. Однако мне кажется, что средства, предлагаемые тобой, не всегда хороши. Как бы нам с тобой не вызвать на себя гнев всех этих людей, которыми я имею удовольствие править.
— При чем здесь вы, государь! — тут же возразил Святополк. — Вы предоставьте мне это дело. Позвольте попользоваться всей полнотой власти… И если что не так — то все валите на меня. Дескать я, Мстислав, знать ничего не знаю. Все Святополк воду мутит… А Святополк уж найдет способ выкрутиться…
— Что ж! — оценил князь. — Ты неплохо придумал…
Святополк слегка поклонился:
— Не сработает корыстолюбие, мы попробуем предательство друзей. Есть и еще средство про запас — можно бросить в темницу его братьев… Мир, в котором мы живем, государь, стар. В нем уж столько всего было, что нам ничего не нужно придумывать, а следует лишь идти проторенной тропой.
— Тебе виднее, — признал Мстислав. — Ты жил при киевском дворе. Должно быть, всякого насмотрелся.
— Да, мой господин! И еще… — Святополк сделал вид, что в нерешительности замялся.
— Что?
— Насчет обещанной награды…
Князь удивленно вскинул брови.
Святополк продолжал:
— Мы могли бы послать человека в Чернигов. Денег попросить у Владимира — как бы на поимку Глеба…
— Так. Дальше… — спешил услышать молодой князь.
— А на что мы потратим эти деньги, Владимиру-то не скажем.
— Но поднимет шум тот корыстолюбец, что продаст Глеба…
— Повесим… где-нибудь в лесу. Скажем, братья разбойника мстят.
— Хорошо! — просветлело лицо у Мстислава. — Поищи верного человека. И пошлем его в Чернигов за деньгами.
В ясный полдень стоял Глеб над развалинами жилища Анны, а на сердце, на душе у него была черная полночь. Мрак беды, мрак печали царил в его глазах.
— Анна… — произносил Глеб и вытирал слезу, повисшую на реснице.
Из-под полуобгорелых бревен весело стрекотали кузнечики.
— Где я был в тот час?..
Старые, давно погасшие угли скрипели у него под ногами…
Под ветвями плакучей ивы Глеб увидел могилу. Без креста. Ибо погребал Анну языческий бог, который враждебно настроен к кресту.
Вспомнил Глеб, что у Анны не было языческого имени, вспомнил, что она иногда крестилась и ходила в церковь слушать того черноглазого грека.
Она была христианка.
Из зеленых березовых прутиков Глеб сделал крест — связал прутики пучком травы; воткнул в рыхлую еще землю.
Бросил то золотое кольцо на могилу. Сел рядом…
Так, без движений Глеб сидел до темноты. Легкий ветерок слегка раскачивал ветви ивы. Этот ветерок представлялся Глебу живым, как и скорбящая ива. И Анна была где-то здесь живая. В шелесте листвы Глебу несколько раз чудился ее голос. Анна тихо произносила его имя.
И тогда сердце его сжималось, по щекам текли слезы.
Ветерок ласкал лицо…
«Глеб…»
Он вздрагивал, вздыхал. Вспоминал, какой красивый и нежный был у Анны голос.
«Глеб…»
Где-то в ночи плакала птица…
Глеб невидящим взором смотрел на могилу. Он вспоминал, как красива была Анна. И юна. Она была много моложе его. Она была — женщина. Была его мудрее.
«Глеб…»
Он стал на колени и смотрел в темноту — туда, откуда, казалось ему, он слышит этот тихий зов.
Бледный образ, сотканный из света звезд, стоял у развалин жилища. Анна тянула к нему руки. Она шла к Глебу, но не приближалась; она кричала ему, но он больше не слышал ее голоса…
Глеб смотрел на нее, беззвучно плакал и уже не вытирал слез — они серебристо блестели в ночи.
— Анна!.. — звал он.
Но не было ему ответа. И образ ее, что он видел, становился все бледней и бледней, пока совсем не растворился во тьме.
Глеб поднялся, подошел к тому месту, где только что видел Анну; и наткнулся на куст шиповника — тот был в цвету. Глеб подумал, что это знак ему, — в цветущем шиповнике он увидел Анну.
Он хотел сорвать цветок, но в темноте был неловок и оцарапался. Посмотрел себе на ладонь, где темной каплей выступила кровь.
— Ты жена моя, — прошептал Глеб. — Я вижу, ты жаждешь мести… О, я отомщу!..
Далеко-далеко ухал филин.