Когда на востоке забрезжил свет и порозовели верхушки деревьев, Глеб подхватил секиру с земли и направился к дороге. Полный решимости, ненависти, желания отомстить, он шел чащей напролом — как дикий, обезумевший от боли зверь. Глеб проламывался через кустарники, густые подлески, темные ельники. Лес трещал, разбегалось в испуге зверье…
Выйдя на дорогу, Глеб огляделся, утер кровь с расцарапанной щеки…
Он чувствовал в себе силы необыкновенные. Он мог бы сейчас ворочать камни, валить деревья… Ему казалось, что он может противостоять целой дружине. И Глеб решил не дожидаться, когда Мстислав и Святополк придут к нему, решил не бегать от их людей, а открыто явиться в княжеские палаты и сокрушить врагов.
Глеб непременно так и поступил бы, ибо, переполненный ненавистью, не способен был измышлять хитрости, но на дороге ему встретились в этот ранний час… Волк и Щелкун.
Они как будто поджидали Глеба под той самой липой, возле которой Глеб в последний раз виделся с братьями.
— Вот так встреча! — улыбнулся Волк, сверкнув ослепительно-белыми крупными зубами.
А Щелкун сказал:
— Я и думать про Глеба забыл, — его глаза были голубее неба, а растрепанные волосы — желтым-желты.
Глеб остановился, оперся на древко секиры:
— Сорока давно уж трещала, что вы меня ждете.
Он сказал это как бы с недовольством, но от друзей не мог скрыть, что встреча с ними ему приятна.
Волк сощурил глаза:
— Сорока и нам натрещала, что у тебя, брат, не все ладно.
Глеб ответил хмуро:
— Не нравятся мне охотники соваться в чужие дела!.. — потом он добавил помягче: — Я думал, что ты давно уж в Киеве…
Волк покачал головой, поправил на плечах шкуру:
— Киев давно стоит на кручах. И ничего с ним не сделается, пока Волк гуляет в лесу. Вижу, есть дела, требующие моего вмешательства. Вот и поджидаю…
Глеб досадливо поморщился, но ничего не сказал.
Щелкун спросил:
— Куда идешь, Глеб?
Но и теперь не ответил Глеб. Печальными глазами смотрел на лес.
В это время послышался конский топот. Все трое посмотрели в сторону Гривны, откуда топот доносился. На дороге показался одинокий всадник. Он быстро приближался: скакал уверенно, очевидно, приняв стоящих на обочине людей за обычных крестьян. Но когда всадник приблизился и разглядел этих людей, то с перепугу круто бросил коня в сторону и едва не вывалился из седла. Он, как ветер, промчался по другой обочине и скоро скрылся из глаз.
Это был тот верный человек, коего Мстислав и Святополк послали в Чернигов за деньгами…
Щелкун, как ни в чем не бывало, опять спросил:
— Ты где пропадал?
Глеб сказал правду:
— Был я на капище. Поклонялся Волоту…
Волк обошел кругом Глеба, осмотрел его со всех сторон:
— Слышал я, будто ранили тебя, будто ты истек кровью. Но не вижу раны. Наговаривают праздные люди.
— Рана моя в сердце, брат, — глухо ответил Глеб. — Эта рана долго будет кровоточить.
— Знаю, — кивнул Волк. — У меня рана такая же. Все никак не закроется.
— Поэтому и говорю тебе, что знаешь. Значит — поймешь.
Щелкун тронул Глеба за плечо:
— Не ходи туда сейчас. Голову сложишь, а злодея не накажешь.
Глеб упрямо покачал головой:
— Тебе неведомо, как я ныне силен. Меня не взять так просто!..
Щелкун сказал:
— Не всегда силу можно одолеть силой. Подумай, Глеб, если проткнут тебя в воротах копьем, придет ли к злодею кто другой востребовать долги?.. Так и будет он радоваться жизни и творить зло. А тебя бросят во рву, и на косточках твоих будут сидеть птицы, и через ребра твои будут расти пыльные репьи.
Глеб заметил:
— Тебе не откажешь в умении говорить… И сколько я помню, ты всегда вел себя осмотрительно, — он посмотрел на Щелкуна с признательностью. — Что же ты хочешь посоветовать мне?
— Не надо ходить к ним в открытую, не надо вести с ними честные речи. Князья и бояре только зовутся благородными. На самом же деле они подлее самого подлого бродячего пса. И если б тебе удалось посмотреть у Мстислава нёбо, ты бы убедился — оно столь же черно, как нёбо его цепного кобеля. И повадки их схожи: оба норовят напасть со спины.
— Это верно замечено! — согласился Глеб.
А Щелкун продолжал:
— Обуздай сейчас свою ненависть. Те козлоголовые, что сидят сегодня в палатах под прикрытием стен, никуда от тебя не уйдут!.. Но чем лучше ты обдумаешь каждый свой последующий шаг, тем горше будут плакать твои враги.
— А мы тебе поможем, — прорычал Волк.
Его зеленые глаза сверкнули лютым огнем.
Глеб поглядел на друзей тепло:
— Я благодарен вам за ваши слова. Но не могу позвать вас с собой, ибо не рассчитываю выйти из драки живым. Так же сложит голову всякий, кто примет сегодня мою сторону. И я спрашиваю, зачем вам прежде времени обрекать себя на погибель?
Волк ответил:
— Не думай, что только у тебя водятся счеты с князьями и боярами…
Этот разговор мог бы продолжаться бесконечно. Но Волк и Щелкун все же убедили Глеба не ходить сейчас в Гривну.
Они сказали:
— Есть у нас одна придумка, брат.
И все вместе ушли с дороги и скрылись в лесу.
Князь Мстислав восседал на троне, обитом синим вытершимся бархатом, Святополк — на лавке у окна. За зыбким столиком в углу сидел старый худой писарь с жиденькой козлиной бородой; он с усердием, со скрипом водил пером по свитку бумаги…
— Написал? — строго спросил Мстислав.
— Да, господин, — старик-писарь повернул лицо; оно, с мелкими чертами, напоминало мордочку мыши.
— Хорошо. Пока не пиши, — кивнул молодой князь. — Мы должны обсудить вознаграждение.
Мстислав обернулся к Святополку и вслух размышлял:
— Пять гривен серебра обещать — много; три гривны серебра за голову Глеба, пожалуй, мало. Думаю, четыре гривны — в самый раз будет…
Святополк поднялся с лавки, прошелся мимо писаря, заглянул мельком в написанное, сказал:
— Есть у менй, государь, некоторые сомнения насчет серебра. Даже одна гривна дорого стоит, не говоря уже о трех и четырех. Зачем черному люду, к коему мы будем ныне взывать, гривны серебра?.. В доме боярина, например, или княжича, или купца встретить серебро в гривнах — дело обыкновенное. Вроде как и к месту! Но мы-то будем обращаться к людям подлым, происхождения низкого — к людям бедным. Им кольцо серебряное иметь — уже счастье. А тут целые гривны серебра!..