Иван развел руками:
– О том сказать не могу.
– Почему?
– Иоасаф не велел.
– Ладно, не говори, – согласился Антип, почесывая бороду. – Архимандрит знает, что делает.
Только теперь Иван разглядел, что Антип далеко не молод: больше чем наполовину борода его была седой.
Крашенинников сбросил котомку, прислонился к печке, наслаждаясь идущим от нее теплом и мысленно вновь переживая свой полет по поднебесью.
– Как дела в крепости? – сквозь полудрему донесся до него голос Антипа.
Иван встрепенулся:
– Тяжко. Помочь надобно, Антип. Иоасаф говорит, мужик ты дельный, люди к тебе прислушиваются.
– Чем можем мы помочь?
– Отряды сколачивать. Бить ворога, не давать ему ни минуты передышки. На обозы нападать, на отсталых солдат.
– Вовремя ты пришел, паря. Мы уже начали промеж себя думать про это, да не знали, с какого конца начать. А как там Иоасаф? Всеми делами, небось, заправляет?
– Есть еще два воеводы осадных, князь Григорий да князь Алексей. А как дела здесь, по деревням? – спросил Крашенинников. – Правда, пока добирался к тебе, повидал кое-что…
Антип вздохнул:
– Укрепляются поляки, где только могут. Станы строят.
– Значит, уходить не собираются?
– Только если крепко попросим, – осклабил Антип в улыбке щербатый рот. – А недавно гетман Сапега да пан Лисовский разделили меж собой войско.
– В раздор впали? – обрадовался Иван.
– Не похоже.
– Зачем же им войско дробить? – недоверчиво произнес Крашенинников.
– Прикидывал я, паря. Думаешь, Антип горазд только на печи сидеть? Так им сподручнее, наверно, осаду вести. Ходили в разведку наши люди… Судя по всему, враги скоро подкоп начнут вести тайный. Но как об этом архимандриту сообщить?
– Ты куда? – спросил Иван, увидев, что Антип решительно поднялся с лавки.
– Пойду дружков скликать. Время не терпит. Отдыхай пока. Что с ногой?
– Жилу растянул.
– Болит?
– Болит, – признался Иван.
– Еще б не болело, столько верст неведомо по каким тропкам прошагать, – покачал головой Антип. – Сосни пока немного.
…Уже на следующую ночь дозорные, находившиеся на стенах крепости, радостными криками приветствовали зловещее зарево, разгоревшееся глубоко во вражьем тылу…
Нарочный доложил о том архимандриту да двум воеводам осадным.
– Услышал Господь молитвы наши, – размашисто перекрестился Иоасаф. – Поднимается народ.
– Теперь и нам полегче станет, – обрадовались воеводы-князья…
Иван подружился с Антипом. Он оказался добрейшей души человеком, к тому же дельным и решительным. Крашенинников смог воочию убедиться, что для окрестных крестьян каждое слово его было законом.
Знал архимандрит, к кому направить своего посланца!
В течение двух-трех недель им удалось сколотить из мужиков несколько отрядов, направить разрозненные усилия тех, кто стихийно сопротивлялся врагу, в единое русло. Полякам пришлось оттянуть часть сил, занятых осадой крепости, на подавление крестьянского движения.
С каждым днем накапливались ценные сведения об общей численности врага, о расположении войск, вооружении и даже о намерениях. Их удалось выведать у поляков, захваченных мужиками. Но как передашь все это в осажденную крепость?
– Нужно в крепость пробиться, сведения собранные архимандриту сообщить, – чуть не каждый день теребил Антипа Иван. – Сколотим большой отряд – и клином…
– Силенок не хватит.
– Кабы поздно потом не было.
– Ты ж вот сумел выйти из крепости? – хитро улыбался Антип. – Вот и дуй тем же манером обратно.
– Говорил же тебе сто раз: не могу я раскрывать тот путь…
– Ладно, погоди, торопыга. Потерпи немного. У нас еще много дел не сделано. А там придумаем, как весточку архимандриту передать. Есть у меня задумка одна…
– Как?
Антип сощурился.
– Ты-то мне не говоришь, как из крепости выскользнул? Потерпи, узнаешь в свой час.
Крестьянское движение, сигналом к которому послужило прибытие Крашенинникова из осажденной крепости, продолжало неумолимо разгораться в тылу у врага, доставляя ему немало хлопот.
Одним из мужицких отрядов командовал сам Антип. Иван, нога которого к тому времени поджила, участвовал с ним в боевых операциях.
Когда выдавалась свободная минутка, Иван возвращался мыслями к тем, кто остался в крепости. И чаще всех думал он о Наташе. Выгонят поляков, вернется он на поляну, которую запомнил крепко, откопает крылья из-под земли да листа палого, спорет материю. Даст Бог, к тому времени не успеет попреть она. Каждую холстиночку почистит, отмоет. Все Наташе вернет: шей снова сарафаны да платья, наряжайся, как цветок вешний!
Однажды, после жаркой стычки с арьергардным польским отрядом, Антип затеял разговор, которого давно и с нетерпением ждал Крашенинников.
– Славно бы весточку в крепость подать, – произнес Антип, почесывая бороду. – Как полагаешь?
– Давно пора.
– Грамоте знаешь?
Неожиданный вопрос поставил Ивана в тупик.
– Маракую немного. Приятель один обучил, – промямлил он.
– Добро. А из лука стреляешь?
– В цель за сотню шагов бью без промаха! Нас много чему перед осадой научили, – оживился Крашенинников.
– А я из лука стрелять не могу. Не мужичье это дело, больше княжья забава.
– Да в кого ты стрелять-то собираешься? – начал терять терпение Иван.
Замысел Антипа оказался остроумен и в то же время прост. Он сводился к тому, что нужно нацарапать на имя архимандрита Иоасафа грамотку, в которой изложить все о враге. Грамотку свернуть в трубку и привязать к стреле. Далее под видом перебежчиков проникнуть в лагерь осаждающих.
– А потом совсем просто, – заключил Антип. – Улучить момент да послать стрелу с посланием, чтобы через стену в крепость перелетела.
– А как там догадаются, что стрела не простая, а с гостинцем? – вслух подумал Иван.
– Сделаем на стреле отметинку, и вся недолга.
– Какую?
– Да хоть бечевкой перевяжем, чтоб в глаза бросалась, – сказал Антип.
Крашенинников хлопнул его по плечу и проговорил с улыбкой:
– Есть у меня два друга. Там остались. Оба такие выдумщики – не приведи Господь. И ты, Антип, им бы в масть был. Придет час – сведу вас…
К вечеру Антип притащил откуда-то отменный лук, и они вдвоем двинулись в путь, одевшись поплоше.