На журнальном столике у кровати Козака лежала книга – томик Брэдбери. Тихонов лениво перелистал книжку. На титульном листе штамп: «В дар Народной библиотеке им. А. П. Чехова на добрую память о читательнице Суламифи Яковлевне Пайкиной». Тихонов улыбнулся, хлопнул переплетом, встал:
– Ну, простите, Дмитрий Михайлович, за отнятое у вас время.
– Да что вы говорите! У меня и дела-то все закончены, билет домой заказан. Хочу успеть у себя еще и на лося сходить – через две недели отстрел заканчивается.
– До свиданья.
– Всего хорошего. Если будете в наших местах, на Орловщине, – заезжайте. Я вас такой лосятинкой жареной угощу, пальчики оближете.
– Если будет возможность – с удовольствием. Спасибо. До встречи.
5
В холле Савельев вел душеспасительную беседу с томящимся Козаком. Увидев Тихонова, Козак привстал:
– Мы едем или вы, может быть, передумали?
– Одну минуту. – Стас подошел к столу дежурной по этажу: – Скажите, пожалуйста, кто работал на вашем этаже в тот понедельник?
– Наша же смена. Мы дежурим сутки, а потом трое свободны. В понедельник как раз мы и работали.
– Кто из жильцов пятьдесят восьмого номера сдавал вечером ключи?
– Ей-богу, не помню. У меня же сорок номеров на этаже, да и прошло больше недели. Разве упомнишь?
– А когда они вернулись в гостиницу?
Дежурная подумала, помялась, покраснела:
– Знаете, я в тот день белье сдавала, намаялась. Поэтому часов в десять прилегла вздремнуть немного – мне же всю ночь сидеть. А здесь Ханя осталась. Давайте ее спросим.
– А кто это – Ханя?
– Горничная наша – Ханифя Гафурова.
– Давайте сюда вашу Ханифю.
Гафурова, быстроглазая моложавая женщина, сказала, что ключ забрал Лагунов. Он пришел вскоре после того, как с пустыря уехали милицейские машины и «скорая помощь».
– Очень веселая был, все песню напевал, из театра пришел.
– Кто веселая?
– Лагунов. Все пела, тихо, правда: «О дай-ка, дай-ка мне свободу».
– А Козак когда пришел?
Ханифя задумалась, потом весело сказала:
– Задремал я, не слышал. Но шибко поздно было, я в три часа задремал.
– Не боитесь, что гостиницу из-под носа украдут?
– Не. У нас кража никогда не был.
– Удивительно, что не было, – хмуро сказал Тихонов. – А никто не приходил в этот день к жильцам в пятьдесят восьмой номер?
– Может быть, приходил. Не видел я, – сказала Ханифя. – У нас учет сейчас – шибко дел много. Мы только в полночь смотрим, чтоб чужие в номерах не бывали.
– Спасибо, вы свободны, – сказал Стас и снял телефонную трубку. Набрал две цифры. – Абонированный «голубая звезда». Дайте телефон репертуарной части Большого театра. Есть, записываю. Отбой.
Набрал номер:
– Большой? Добрый день. Из милиции говорят. Сообщите, пожалуйста, какой спектакль шел четырнадцатого числа на основной сцене. «Игорь»? Прекрасно. Заодно уж подскажите: кто пел партию Кончака? Ведерников? Хорошо. А замен не было? Нет? Когда оканчивается спектакль? Отлично. Всего доброго. – Повернулся к Савельеву: – И к Лагунову больше вопросов не имеем. Ты, Савельев, поезжай домой, выспись как следует, завтра будешь нужен. А со Львом Алексеевичем мы сейчас предпримем одну прогулку…
* * *
В автобусе Стас позорно заснул. Он долго клевал носом, потихоньку наклонялся вперед, вдруг резко встряхивался и откидывался назад. Потом голова его съехала набок и уютно легла на мягкий ондатровый воротник сидевшего рядом Козака. Козак сидел не шелохнувшись, хотя ему было неудобно и тяжело. В автобусе было холодно и тихо, лишь завывал мотор, когда машина с разгона въезжала на обледенелую гору, да голос водителя, охрипленный динамиком, называл остановки. На Херсонской улице Козак осторожно постучал ладонью по колену Тихонова:
– Мы приехали, нам пора сходить.
– Да-да, войдите, – сказал Стас и проснулся. Он протер глаза, чертыхнулся, спросил: – Давно я уснул?
– От самого метро, почти сразу, – сказал Козак. – Ничего страшного, я вас понимаю, сам устаю на работе.
На Херсонской было темно, с близких деревьев ветер доносил запах хвои и сухого холода, гребешки сугробов вспурживало белым дымом. Тихонов зябко поежился, взглянул на огоньки микрорайона, стоявшего в стороне от остановки, невольно рассердился:
– Давайте, ведите, – и пропустил Козака вперед.
На заснеженной пустынной улице холодный ветерок с крупой, как в аэродинамической трубе, продувал насквозь, заныли щеки и пальцы. Тихонов засунул руки в подмышки и, сгорбившись, медленно шел за бойко вышагивающим Козаком, лениво думал: «А я ведь даже не пощупал его слегка в автобусе – прекрасный будет номер, если он сейчас вынет «пушку» и вложит в меня пару полноценных свинцовых пломб. Ну и черт с ним. Можно было бы полежать хоть немного до «скорой помощи».
Однако эта мысль добавила Стасу силенок. Он выпрямился и быстрым шагом догнал Козака, взял его под руку и стал с интересом расспрашивать о перспективах сельского строительства на Львовщине. Легкими незаметными движениями ощупал карманы Козака. Потом улыбнулся и сказал:
– Лев Алексеевич, в какой-то степени я склонен верить в вашу непричастность к трагическому происшествию на пустыре…
Козак остановился, прижал руки к груди и сказал:
– Дорогой товарищ Тихонов! Я же говорил вам об этом с самого начала. Так зачем нам идти сейчас в этот дом – смущать покой и моральное состояние замечательной женщины. Давайте лучше вернемся и выпьем по случаю благополучного разрешения всех вопросов бутылку коньяка!
Тихонов покачал головой:
– Нет. К Алешиной мы пойдем все равно. Но я заинтересован в вашей предельной искренности…
– Можете на нее рассчитывать, – снова приложил руку к сердцу Козак. Для этого он даже сдернул перчатку.
– Вот и расскажите мне подробно о том, как вы в понедельник уезжали из гостиницы.
– Мы договорились с Лагуновым часов в пять вместе выехать в город. Он сел писать письмо жене и писал очень долго, так что мне стало жарко и я уехал. – Пар изо рта Козака вырывался четкими круглыми клубочками.
– И все? – спросил Тихонов.
– Вроде бы все.
– Чтобы вызвать вас на полную откровенность, предложу небольшой психологический тест. Хотите, например, чтобы я подробно рассказал, что и в каком кармане у вас находится?
– Хочу, – нетвердым голосом сказал Козак.
– В левом боковом кармане пальто у вас лежит связка из семи или шести ключей. И спичечная коробка, в которой мало спичек. В правом кармане – папиросы «Три богатыря». В левом боковом кармане пиджака – дамская расческа. В правом – перочинный нож с двенадцатью разными приспособлениями, изготовленный заводом «Красная Заря», ценой пять сорок. Да, и еще там лежит носовой платок. В левом внутреннем кармане пиджака у вас деньги, а в правом – портмоне. В портмоне – билет в купейный вагон скорого поезда Львов – Москва, счет за десять дней проживания в гостинице, сильно почерканный список разных вещей, командировочное удостоверение. Да, забыл совсем – квитанция на отправленную телеграмму. Там, где бумажник перегибается, отпорота подкладка, и под ней – фотография Алешиной. В отдельном карманчике – десять рублей целой купюрой.