– Пятнадцать: десять и пять, – совсем плохим голосом сказал Козак.
– Может быть, – кивнул Стас. – Ну, и заканчивая наш опыт, могу сообщить, что в верхнем карманчике у вас лежит коричневая кожаная книжечка с тиснением: «Министерство сельского строительства УССР». Как, все правильно?
– В бумажнике есть еще записка в Госплан, – тихо сказал Козак. – Но откуда вам все это известно?
Стас многозначительно ответил:
– Профессиональная тайна. За ее разглашение я могу угодить под суд. Но если я вас убедил, что знаю о гражданине Козаке гораздо больше, чем он думал, и вы станете искреннее, то обещаю на обратном пути рассказать, как я это узнал. Так почему вы не дождались Лагунова? Какая вам звонила женщина? – сделал «накидку» Стас.
– Пуся. Пуся Алешина.
– Ну-ну. И еще: говорил ли вам Лагунов, что собирается в театр?
– Да, кажется, говорил. Да-да, говорил, что хочет попасть в какой-нибудь театр, если повезет с билетами…
Дверь открыла высокая полная брюнетка в скромном голубом халатике.
– Ой, ты не один! – Она смутилась и убежала в глубь квартиры. Из-за двери спальни доносился ее приглушенный грудной голос, чуть в нос: – Ну, Львенок, как тебе не стыдно приглашать друзей, не предупреждая меня заранее! Мне же вас и угостить нечем!
Козак нервно ходил под дверью:
– Пусенька, это не мой друг… То есть нет, я не так сказал – друг, конечно, конечно. Но, видишь ли, у нас такое щекотливое дело…
Пуся вышла из спальни в нарядном черном платье, разрисованном павлиньими хвостами. И Тихонов вспомнил, как жутко орали павлины в ту ночь.
– Что ты лопочешь, Львенок? – спросила она снисходительно, направляясь к Стасу с протянутой рукой.
– Тихонов, – представился он.
– Полина Владимировна, – кивнула Алешина. Она возвышалась над маленьким Козаком, как океанский фрегат.
– Ты помнишь, Пусенька, в прошлый понедельник, когда… – торопливо забормотал Козак.
– Минуточку, – остановил его Стас. – Я работник уголовного розыска.
Глаза Алешиной стали квадратными.
– Мне нужно знать, где провел вечер и ночь четырнадцатого февраля – в прошлый понедельник – ваш приятель Лев Алексеевич Козак.
У Алешиной челюсть отвисла аккуратным балконом. Она несколько раз глотнула воздуха и раскатистым голосом, постепенно набиравшим силу, дала залп:
– Да вы что?! Да как вам не стыдно задавать мне такие вопросы? Этот человек, – она ткнула рукой в сторону Козака, – действительно бывает у меня в гостях. Но очень редко и всегда в благопристойное время! Я замужняя женщина, и ваши вопросы оскорбляют меня! Я инженер-экономист! И последний раз я его видела не меньше года назад!
– Как год назад, Пусенька? Ведь позавчера… – заверещал Козак.
– Замолчите, грязный человек, и не втягивайте меня в ваши плутни!
– Одну минуточку, – постучал Стас ключом о графин, как будто утихомиривая страсти на собрании. – Полина Владимировна, я прошу вас серьезно отнестись к моему вопросу, потому что речь идет об убийстве.
– Пусенька, родная моя, пойми, речь идет об убийстве, – застонал Козак, пытаясь обнять Алешину за талию.
Алешина одним движением отшвырнула его от себя:
– Позвольте, позвольте, гражданин! Я вас знать не желаю и видела последний раз в прошлом году в присутствии своего отсутствующего супруга. И попрошу вас не марать моего доброго имени! Не смейте больше за версту подходить к нашему дому! Я еще к вам на работу сообщу о вашем недостойном поведении!
– Пусенька, о чем ты говоришь! Пойми, что все это очень серьезно, а товарищ Тихонов вовсе не имеет в виду чего-то другого…
– Прекратите эти неприличные разговоры. Я официально заявляю, что вас здесь не было и я вас вообще… плохо знаю…
– Как плохо знаешь? – взвизгнул Козак. – Как не был? Как не был?..
Алешина зловеще сказала:
– Вон отсюда, негодяй! Карлик!
Тихонов почувствовал, как его затопила волна омерзения и злости. «Хорошо бы ванну принять», – подумал он механически. Встал.
Алешина подошла к нему:
– Вы убедились, что его здесь не было?
– Нет, не убедился. А все, что я видел здесь, – гнусно. Гнусно! – И быстрыми шагами вышел из квартиры.
Козак понуро шагал сзади и негромко бормотал: «Я такой любвеобильный и добрый человек… Кто мог знать?..»
Тихонов остановился и подождал его:
– Слушайте, Козак, я не любитель заниматься доносами, но если я хоть раз еще услышу от вас слово «любовь», я напишу любимой пятой жене письмо с описанием ваших похождений…
– Не буду, – покорно согласился Козак.
На остановке долго ждали автобус. Тихонов совсем замерз и проклинал себя, свою работу, блудливость Козака, подлость Алешиной, зиму, автобусное расписание.
В автобусе было совершенно пусто. Козак побежал к кассе с возгласом:
– Я возьму билеты!..
– Мне не надо. Мне полагается бесплатный проезд.
– Неужели? – пришел в восторг Козак.
– А что же вы думали, что я к вашим дамам еще за собственные деньги должен ездить?
– Нет, конечно. Это только справедливо.
Минут десять молчали. Тихонов немного отогрелся, вспомнил испуганно-возмущенный вид Козака, и ему стало смешно. Козак, видимо, тоже успокоился и робко сказал:
– Если вы только не передумали, товарищ Тихонов, и у вас не будет, упаси Бог, неприятностей на службе, расскажите, пожалуйста, как вы узнали, что лежит у меня в карманах.
Тихонов засмеялся:
– Меньше о шашнях думать надо, тогда будете наблюдательней. В левом кармане ключи – вы продавили мне ими бок, сидя рядом в автобусе. Там у вас лежало еще что-то твердое, я все не мог понять. Но когда вы спрыгнули с подножки, загромыхали спички. Ясно? Когда мы шли по тротуару, в узких заснеженных местах вы прижимались ко мне правым боком и я ощущал какую-то гладкую плоскую поверхность. В пепельнице на столе я видел окурок папиросы с изображением трех былинных молодцев. Что же еще вам держать в кармане, как не «Три богатыря»? Перочинный нож? Ну, это совсем просто. Под столом валялась картонная коробочка из-под него с описанием всех его достоинств. Когда я пришел в номер, вы, как воспитанный человек, сразу надели пиджак. При этом я заметил, что левый внутренний карман у вас застегнут булавкой. Для надежности. Ясно, деньги.
– Да, но откуда вы узнали, что лежит в бумажнике?
– Проще простого. Железнодорожный билет и счет за гостиницу вы сохраняете для отчета. В гостинице надо оплачивать каждые десять дней, а живете уже тринадцать. Судя по куче свертков и пакетов на вашей кровати, вы покупали для дома разные разности. Чтобы не забыть чего-нибудь, жена дала вам списочек – из него вы вычеркивали уже купленное…