– Повезло, – кивнул врач, – вдвойне повезло, лейтенант Ристо Эркко успел забрать вас с поля боя за несколько минут до начала русской атаки. Вы были без сознания. У вас ушиб сердца. Довольно неприятная штука, может дать серьезные осложнения. Тахикардия, аритмия, скачки давления.
– Где Ристо? – Ося поднялся, спустил ноги с койки, и все поплыло перед глазами от боли.
– Лежите спокойно, не надо резких движений. – Врач уложил его, достал из кармана фонендоскоп.
– Где Ристо? – повторил Ося.
– Не знаю, наверное, в командном блиндаже. Пожалуйста, молчите, дышите глубоко.
Ося подчинился. Врач долго слушал его сердце, хмурился, качал головой. Наконец произнес:
– Вам придется полежать в госпитале дней десять, не меньше. Строгий постельный режим.
– Из-за такой ерунды? У меня же нет никакого ранения, я здоров.
Затрещал аппарат связи. Санитарка взяла трубку, что-то сказала, врач вскочил и быстро вышел.
Ночью, на санях, вместе с ранеными, Осю доставили в городок Тойяла, там был госпиталь. Валяться десять дней из-за паршивого синяка под левым соском он не собирался. Среди раненых и контуженных сразу почувствовал себя симулянтом, правда, после первой недолгой прогулки по коридору стал задыхаться, сердце прыгало и металось, как ночной мотылек, угодивший в стеклянное нутро керосинки.
На пятый день в госпиталь явился чиновник из пресс-центра итальянского посольства. Ося знал его в лицо, но не помнил имени. Он долго жал руку.
– Джованни, как я рад вас видеть, знаете, синьор министр ни минуты не верил, что вы погибли.
– А я погиб?
– Сообщение о вашей героической смерти на поле боя передало «Ассошиэйтед пресс».
– Еще и героической, – пробормотал Ося. – Что же они так поспешили, не проверив?
– Война, – чиновник пожал плечами, – каждую минуту что-нибудь происходит, на проверки не всегда остается время. Вы живы, это главное. Кстати, примите мои поздравления, дуче лично подписал указ о награждении вас бронзовой медалью за доблесть.
– Посмертно?
– О, я вижу, вы быстро идете на поправку. – Чиновник рассмеялся и потрепал его по плечу.
– Опровержение дали?
– Да-да, конечно, не беспокойтесь. У вас есть ко мне какие-нибудь просьбы?
– Пожалуйста, отвезите меня в Хельсинки.
– Джованни, – чиновник укоризненно покачал головой, – я говорил с вашим лечащим врачом, вам показан постельный режим.
Убедить врача оказалось проще, чем чиновника. Ося понимал, что неплохо бы отлежаться еще хотя бы пару суток, но послезавтра в Стокгольме его ждал Тибо.
* * *
Затрещал аппарат внутренней связи, в трубке Илья услышал голос Поскребышева, всего одно слово:
– Давай!
Хозяин сидел в одиночестве за маленьким столом, головы не поднял. Кисти рук лежали на синем сукне столешницы, как две белые тряпки. Поскребышев молча, на цыпочках попятился спиной к двери, выскользнул и бесшумно закрыл ее за собой.
Илья стоял посреди пустого кабинета, а Сталин сидел неподвижно, не замечая его. По лиловым ленточкам и стертому уголку Илья узнал папку со своей сводкой.
Была у Хозяина такая манера – вызвать и держать долгую паузу, мариновать человека в холодном поту мучительного ожидания. Илья привык считать это элементом игры в кошки-мышки, одним из множества издевательских приемчиков, с помощью которых Хозяин управлял своими марионетками. Но еще ни разу это не продолжалось так долго. Прошло уже минут пять, а Хозяин не шелохнулся, не перевернул страницу.
Атмосфера становилась все тягостней, даже как будто потускнел электрический свет. Нарушить мертвую тишину, окликнуть, просто кашлянуть казалось немыслимым. Илья вдруг понял, что это не игра, не приемчик. Существо за столом пребывало в абсолютной прострации. В воздухе чувствовалось присутствие чего-то постороннего, незримого, но безусловно омерзительного. Илья ловил себя на том, что инстинктивно повторяет молитву: «Да воскреснет Бог, и да расточатся врази Его». Он помнил ее с детства, вместе с «Отче наш».
Молитва помогла, во всяком случае, дышать стало легче. Илья подумал: «А может, правда, нечто постороннее-потустороннее витает вокруг этого конического черепа? Кажется, я знаю, как оно называется. Аура безумия».
Пробили куранты. Изваяние зашевелилось, ожило. Хозяин поднял на своего спецреферента мутный невидящий взгляд, вяло махнул рукой, будто отгоняя назойливый призрак, указал на кресло возле маленького стола:
– Садитесь, товарищ Крылов.
– Спасибо, товарищ Сталин.
Илья подошел, сел. Глаза вождя прояснились, заблестели.
– Товарищ Крылов, как вы считаете, почему Муссолини позволяет себе такие высказывания? – Он ткнул пальцем в открытую папку и процитировал: – «Решение вашей проблемы жизненного пространства лежит в России, и нигде больше». Кто он такой, чтобы указывать Гитлеру?
– Никто, товарищ Сталин. – Илья пожал плечами. – Армии у него нет, авторитета тем более. Придворный шут Гитлера.
Хозяин взял папиросу, пошарил глазами по столу в поисках спичек. Илья поспешно достал коробок из кармана, чиркнул, поднес огонек к кончику хозяйской папиросы.
Сталин выпустил клуб дыма и задумчиво произнес:
– Конечно, этот синьор очень хочет поссорить нас с Германией, из кожи вон лезет, мечтает натравить нас друг на друга, но сие не в его власти.
Илья вежливо усмехнулся. Употребление архаизмов следовало воспринимать как юмор, и в том же юмористическом духе он заметил:
– Синьор мучается ревностью.
Очередной клуб дыма закрыл лицо Хозяина, голос звучал мягко, почти лирически:
– Англо-французам наш союз с немцами не дает покоя, эти господа стараются вбить клин между нами, спровоцировать, натравить, поссорить, вот чего хотят эти господа. И вы тоже, товарищ Крылов.
Дым развеялся. Хозяин загасил папиросу и пристально уставился в глаза.
Илья знал: оправдываться и возражать равносильно самоубийству. Надо выдержать взгляд и ответить лишь тогда, когда прозвучит прямой вопрос. Ответить очень быстро, уверенно и кратко. Ни одного лишнего слова.
Пауза длилась меньше минуты, но оказалась тяжелей той, предыдущей. Не было привычного прищура, глаза распахнулись, что случалось крайне редко. Илья видел прямо перед собой, на расстоянии не более полутора метров, две бездонные черные ямы.
– Вы на кого работаете, Крылов? На англичан? Или на японцев?
– На вас, товарищ Сталин.
– На меня? – Он слегка повысил голос. – На товарища Сталина никто работать не может! Товарищ Сталин сам работает на советский народ! Зачем вы тут мне понаписали всякую чепуху? Что значит «Гитлер не будет делить господство в Европе со Сталиным»?